Майкл Коуни - Здравствуй, лето... и прощай
– Ты уверен, что всё будет в порядке, отец? – спросила Кареглазка, улыбаясь мне.
– Идите, идите, – засмеялась Эннли. – Пока Гирт не передумал. Да… и держитесь подальше от дальней стороны города, ладно?
– Почему?
– Парлы говорят, что они собираются сегодня забрать пушки, – угрюмо сказал Гирт. – Как им только хватает наглости? Вот почему здесь никого нет. Все пошли на волнолом.
* * *Мы молча спустили лодку на воду; я знал, что мы оба думаем о Сильверджеке. Хотя группа людей все так же работала среди лодок на берегу, мастерская казалась опустевшей без волосатой фигуры и странной личности хозяина. Мне стало интересно, кому теперь принадлежит мастерская; были ли у Сильверджека какие-нибудь родственники, которые могли бы продолжить его дело. Во мне медленно нарастала ярость, когда я представлял себе, как он плывёт к берегу, сделав всё возможное, чтобы безопасно провести «Изабель» к причалу – лишь для того, чтобы парлы на набережной… что? Застрелили ли они его, когда он плыл к ним?
Потом медленное течение отнесло его в сторону Пальца, и можно было предположить, что стервятники или грумметы помогут избавиться от тела.
Вероятно, сейчас оно уже исчезло. С другой стороны, по мере отлива оно могло застрять среди камней под скалами и лежать там, со все ещё торчащей в нём обличающей арбалетной стрелой, опровергающей слова парлов о том, что он пропал без вести во время катастрофы.
Даже само это слово мне не нравилось; что значит «пропал без вести»? С «Изабель» никто не пропал без вести. Те, кто погиб, оказались в ловушке под палубой и были разорваны в клочья, когда лопнули котлы. Мы знали, что с ними случилось; их сожрали грумметы. «Пропал без вести» было утончённым и оптимистичным эвфемизмом, достойным лишь моей матери, предполагавшей, что когда-нибудь их могут снова найти, и всё будет в порядке.
– Слушай, ты собираешься плыть или нет? – сердито спросила Кареглазка.
– Извини. Я задумался, вот и все. – Лёгкий ветерок шевелил парус. – Поехали, – сказал я; мы забрались в лодку и оттолкнулись от берега.
Похожая на клей вода лениво колыхалась под нами. Сейчас, когда мы уже были в пути, моё мрачное настроение начало улучшаться. Я обнаружил, что смотрю на сидящую на носу Кареглазку, и от этого почувствовал себя ещё лучше.
Много лодок стояло на якоре; с канатов и цепей стекали длинные, медленные капли, падавшие на вязкую поверхность. Большинство рыбаков остались в городе, чтобы поглядеть, что случится, когда появятся парлы. Я надеялся, что неприятностей не произойдёт.
Свежий ветерок вынес нас во внешнюю гавань, и стала видна толпа на волноломе. Похоже, там собралась большая часть горожан; люди стояли группами вокруг трёх больших пушек, установленных вдоль рельсов для вагонеток; их дула были смело направлены в сторону моря. Снежно-белые грумметы сидели на чёрном металле с расправленными крыльями, споря из-за территории. Птицы совсем не боялись толпы.
Несколько человек помахали нам, и я подплыл ближе, скользя вдоль каменной дамбы, на которой был построен волнолом.
– Когда придут парлы?! – крикнул я – Скоро. – Теперь можно было различить отдельные лица: я увидел Ленту и её отца. Вольфа нигде не было. Лента изо всех сил махала нам рукой. Мы ответили ей и поплыли дальше. Кареглазка изучающе разглядывала меня, и я почувствовал угрызения совести.
– Не останавливайся, иначе она захочет прогуляться с нами, – сказала Кареглазка. Действительно, Лента бежала вдоль волнолома параллельно нашему курсу и улыбалась нам. – Она тоже изменилась, – сказала Кареглазка. – Она с недавних пор стала другая, не такая угловатая. Она стала красивее…
Почему она такая мёрзло красивая? – во внезапном приступе отчаяния тихо всхлипнула Кареглазка, глядя на привлекательную девушку, которая махала нам рукой.
– Она взрослеет и становится более здравомыслящей, – сказал я. – Это происходит со всеми нами. Мы уже не будем прежними после нынешнего лета… и чем-то это меня пугает. Я чувствую себя так, словно очень многое и очень быстро потерял. Но многое и приобрёл, – поспешно добавил я.
Оживлённые комментарии, послышавшиеся с волнолома, спасли меня от неловкой ситуации. Кареглазка опустила парус, и наша лодочка почти сразу же застыла на вязкой поверхности. Мы ждали, глядя на дорогу, огибавшую дальний берег гавани. Рядом с нами поднялась суматоха. Крупная серебристая рыба, длинная и извилистая, некоторое время билась на поверхности, и грумметы сочли, что ею можно спокойно поживиться. Они с воплями кружили над нами, пикируя на рыбу и нанося ей удары острыми когтями, пока один из них не оказался слишком близко к голове. Рыба щёлкнула зубами, ухватила за конец крыла и, нырнув, сумела погрузиться под воду, увлекая за собой груммета. На поверхности, мгновенно успокоившейся, плавало несколько белых перьев. По воде расползлись потёки крови, не растворяясь в ней.
По дороге вокруг гавани с пыхтением проехали три паровых грузовика, непрерывно сигналя, чтобы расчистить себе путь. Их кузовы были забиты людьми в форме; за алыми мундирами военной полиции в первом грузовике следовали более тусклые оттенки формы охранников с завода в двух остальных. Грузовики остановились у начала волнолома, возле лежавших на берегу лодок, и военные спрыгнули на землю, держа наготове арбалеты.
– Надеюсь, никто не станет делать глупостей, – сказала Кареглазка. – Не нравятся мне эти люди. Похоже, они хотят стрелять, как в тот раз на новом заводе.
Люди кричали и размахивали кулаками, но в этом шуме слышался голос Стронгарма, призывавший к здравомыслию. Военные построились и маршем направились вдоль волнолома, впереди медленно ехавших за ними грузовиков.
Kишь один человек попытался преградить им путь, вырвавшись от удерживавших его товарищей и выскочив на дорогу перед солдатами. Я так до конца и не понял, что с ним случилось. Внезапно он исчез из поля моего зрения, а солдаты неумолимо продолжали шагать дальше. Они остановились возле первой пушки и подождали, пока к ней подъедет грузовик. За домами поднялся ещё один столб дыма; вскоре показался локомотив, толкая перед собой по рельсам передвижной кран. Платформа крана была заполнена людьми в алой форме.
За сравнительно короткое время пушки были погружены, военные забрались в грузовики и уехали, преследуемые проклятиями и тщетными угрозами.
Стронгарм стоял прямо над нами; голова его была опущена, плечи сгорбились.
Лента подошла к отцу и обняла его, поднявшись на цыпочки и шепча что-то на ухо. Он мрачно усмехнулся, обнял её своей громадной рукой за плечи, и они вместе ушли.
– Послушай, Дроув… – грустно сказала Кареглазка. – Извини, что я наговорила столько глупостей про Ленту. На самом деле она мне нравится, честное слово.
![Фриц Лейбер - Большое время [= Необъятное время]](/uploads/posts/books/59731/59731.jpg)