Анатолий Днепров - Формула бессмертия (Научно-фантастические повести и рассказы)
Это случилось, когда мы начали десятый по счету эксперимент. В пультовой в углу возле реле блокировки лежала груда расплавленных графитовых дюз.
Я никогда не забуду того, что мы увидели на экране телевизора, когда начался десятый эксперимент.
— Обратите внимание, — прошептал Громов, — черный ореол вокруг дуги не исчез!
— Наоборот, он стал более четким и даже… Смотрите, смотрите!
Каменин ухватился за экран телевизора, а затем поднял руку и дрожащим пальцем провел по темно-серой полоске, по диаметру пересекавшей черное пятно вокруг мерцающего пламени. Вначале никто ничего не понял. После Феликс закричал:
— Дыра!!! И в дыре что-то…
— Нет, не дыра! Это зеркало! В нем отражается дюза и…
В это мгновение блокировка снова сработала, и все исчезло.
Мы в недоумении посмотрели друг на друга. Неужели это так? Неужели это и есть то самое «окно», о котором писали фантасты?
Бледный и взволнованный Громов первый пришел в себя.
— Нужно сделать инжектор и дюзу из более тугоплавкого материала. Все, что происходит на экране телевизора, необходимо заснять на кинопленку.
Прошло еще два дня в лихорадочной подготовке к очередному эксперименту. Теперь сопло, из которого выбрасывались частицы, было изготовлено из специального сплава вольфрама и родия. Перед экраном телевизора появилась многокадровая киноустановка с чувствительной контрастной пленкой. Приемную телевизионную камеру установили так, что ее объектив был нацелен на дюзу ускорителя и на пространство вокруг нее.
Очередной опыт решено было поставить рано утром, а накануне вечером, под предлогом, что я хочу еще раз проверить схему прибора, я остался в лаборатории один. Когда все разошлись, я спустился в колодец.
Мертвая тишина, скрывающая тайну природы. Фантастическая пушка, направленная в пустое пространство. Не здесь ли разыгрывается драма между пространством, которое мы привыкли себе представлять как пустоту, и частицами материи, пронизывающими его с фантастической скоростью? Не является ли эта мнимая пустота той стеной, за которой скрыт другой, иной мир, похожий на наш, но для нас недоступный? Не ступаем ли мы сейчас по хрупкому карнизу над пропастью, пытаясь распахнуть дверь в этот таинственный запретный мир? Античастицы… Откуда они берутся? В чем секрет их рождения? Откуда они проникают в наш мир? Не оттуда ли?
Стоя лицом к бетонированной стене, за которой простирались десятки километров земли, я силился представить себе, что же происходит. Если верить теориям, то, может быть, сейчас, именно в эту же самую минуту, здесь стоит человек точно такой же, как я, и думает'то же самое? Или, может быть, этот человек и я одно целое?..
От этой мысли мне стало страшно. Я хотел было немедленно покинуть колодец, как вдруг меня осенила мысль. Подумав, я решил, что эта мысль единственно правильная. Я взял лист бумаги и написал несколько слов…
— Начали. Давайте сразу с тысяча шестисот миллиардов, — тихо и торжественно приказал профессор Громов.
В пультовой были погашены все огни, и только мерцающий экран телевизора да сигнальные лампочки на приборах рассеивали густую мглу. Тихо загудела киносъемочная камера, пропуская мимо объектива тысячи кадров в секунду.
— Искра появилась, — прошептал я.
— Дальше. Здесь уже нет ничего интересного. Ага, вот ореол.
Величина энергии нодошла к тысяча девятистам миллиардам. На конце дюзы сияла огромная дуга, но металл терпел. Ореол расширился настолько, что в него можно было заглянуть. И то, что мы увидели, повергло нас в смятение. Там, в черной пустоте, отражалось сопло нашего ускорителя… Острый конец дюзы нашего прибора и острый конец его подобия в темноте соприкасались, и в точке соприкосновения пылало пламя…
— Прибавляйте энергию, — едва слышным шепотом приказал Громов.
Я не видел, а скорее почувствовал, что Феликс повернул верньер всего на долю градуса. И этого было достаточно, чтобы черный ореол вокруг пламени раздвинулся настолько, что в нем появился не только тубус, но и весь ускоритель, точная копия того, что стоял у нас в колодце… От неожиданности я вскрикнул…
— Смелее, смелее, — торопливо шептал Громов, — иначе и эта дюза расплавится. Да не бойтесь же!
Феликс резко повернул ручку верньера.
На мгновение черный ореол расширился вокруг пламени во всю стену, и в нем, как в гигантском зеркале, мы увидели наш колодец, яркие электрические лампы на стенах, весь ускоритель, кабели и поднимающуюся вверх крутую лестницу, ведущую на площадку лифта. Мы увидели весь мир, отраженный в бреши, пробитой в пустоте частицами, мчащимися со световой скоростью.
— Вот оно, окно в антимир… — восхищенно шептал Валентин, — и на его границе вещество нашего мира аннигилирует с антиве…
Он не успел досказать фразу. Экран ярко вспыхнул, и блокировочное реле сработало с оглушительным выстрелом.
Некоторое время мы стояли неподвижно, ошеломленные виденным…
— Кажется, живы, — пробормотал Феликс, но уже не так весело, как обычно. — Давайте пробовать еще…
— Нет, вначале просмотрим кинопленку, — возразил Громов.
Спроектировав фильм на большой экран, мы могли в деталях рассмотреть все, что происходило в колодце во время эксперимента.
Теперь мы видели, что радиус черного ореола вокруг центра аннигиляция не был постоянным. В такт с мерцанием пламени окно в ничто то расширялось, то сужалось. При более высоких энергиях его края трепетали, колебались. Затем мы увидели, что при последующем увеличении энергии ореол, как гигантская ирисова диафрагма, резко расширился во все стороны, обнажив стены лаборатории. Это продолжалось одно мгновение. Вдруг ярко вспыхнуло пламя, и брызги расплавленного металла заполнили помещение.
— Одну секунду, верните фильм на семьдесят тысяч кадров назад.
Это был тревожный голос Громова.
Я затаив дыхание ждал, что будет… Феликс перемотал пленку.
На экране снова появилось отраженное изображение нашей лаборатории.
— Остановите фильм. Вот так. Обратите внимание. На противоположной стене виднеется что-то белое… — Громов привстал и подошел совсем близко к киноэкрану. — Это бумага… Лист бумаги с какой-то надписью… Что-то вроде плаката. Я не помню, чтобы мы вешали у себя какие-нибудь плакаты. Феликс, сделайте большее увеличение. Еще, еще…
Сердце у меня стучало, как отбойный молоток. Наконец белая полоса протянулась вдоль всего экрана. Теперь можно было без труда видеть, что на бумаге была непонятная надпись.
Громов приложил к экрану лист бумаги и карандашом скопировал написанное. Феликс включил свет, и мы собрались вокруг профессора, чтобы на просвет прочитать отраженную в зеркале фразу…
