Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде
— Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными, — пробормотал я.
Доктор Хэссоп кивнул. Он был очень серьезен. Мы с шефом переглянулись.
— Золото, более чистое, чем природное, — перечислил доктор Хэссоп. — Антивещество, способное сохраняться в земных условиях. Порошки для получения наследства. Напиток забвения, греческий огонь, холодные лампы — все это еще не самое главное. Прежде всего нас должны интересовать люди, стоящие за этим.
Я понял доктора Хэссопа.
Действительно. Если существуют камень Чинтамани, если существуют вечные тайны, значит, должна существовать некая каста, несущая сквозь время столь важные знания. Возможно, эта каста считает, что все перечисленное и еще многое, что нам пока неизвестно, не должно попадать в руки обитателей Земли, как это случилось с ядерным оружием. Есть много вещей, весьма привлекательных для человечества, но одновременно опасных для него. Почему не взять на себя миссию хранителей, раз уж человечество так обожает играть в войны? К слову, великий Ньютон нисколько не сомневался в существовании скрытых от нас знаний и, естественно, неких тайных обществ, охраняющих эти знания.
— “Существуют и другие великие тайны, помимо преобразования металлов, о которых не хвастают посвященные. Если правда то, о чем пишет Гермес, эти тайны нельзя постичь без того, чтобы мир не оказался в огромной опасности…”
Доктор Хэссоп внимательно взглянул на меня.
— Нам известно множество древних рукописей, Эл. Многие алхимики спешили изложить на пергаменте, а затем на бумаге сведения, которые казались им чрезвычайно важными и которые не должны были исчезнуть вместе с ними. Было время, рукописи свободно ходили по свету. И вдруг начали исчезать, как будто попадали под какой‑то контроль. Чей? Мы не знаем. Хотя варианты есть. В третьем веке до нашей эры индийский император Ашока, потрясенный видом поля боя, усыпанного истерзанными окровавленными трупами, навсегда отказался от войн, от насилия и посвятил свою жизнь наукам, основав, возможно, одно из самых первых тайных обществ хранителей и сберегателей опасных знаний. Возможно, именно оно вошло в историю под названием Девяти Неизвестных.
— Думаете, такие общества могут существовать и сегодня?
— А почему нет?
— Вы думаете, они хранят от нас тайны неизвестного оружия?
— Почему же только оружия?
— Есть еще что‑то?
— Философский камень, — перечислил доктор Хэссоп. — Гомункулус, о котором известно столько восхитительных историй. Универсальный растворитель для любой субстанции. Восстановление растений из пепла, а значит, возможность воскрешения мертвых…
— Доказательства? Где доказательства?
Доктор Хэссоп неторопливо откинулся на спинку кресла:
— Ты же листал досье, Эл. И видел у меня статуэтку из нефрита. Ее берешь в руку и тебя пронизывает электрическим током. Уверен, эта игрушка из того же ряда, что и перстень с огнем. Конечно, мы рискуем, но чем?
— Кое‑кто рискует жизнью, — напомнил я.
— Риск — твоя работа.
— И вы знаете, где искать?
— Не могу утверждать точно, но ниточку мы нащупали. Очень, правда, тонкая. Но ты умеешь работать с такими. Отправишься на станцию Спрингз-6. Все, что от тебя понадобится, — терпение. Будешь гулять по улицам, заходить в аптеки, лавки, бродить по перрону, думать о вечности. Потом к тебе подойдет человек.
— Думать о вечности обязательно?
— Можешь думать о девках, Эл.
— А потом ко мне подойдет человек… Как я его узнаю?
— Он сам узнает тебя. Признаюсь, мне не нравится такой подход, но других условий у нас не приняли.
— И что мне он передаст? Золото, более чистое, чем природное? Порошки Нострадамуса? Философский камень?
— Всего лишь адрес, — улыбнулся доктор Хэссоп. — Может, это будет бедное предместье Каира или заброшенные катакомбы Александрии. А может, мадрасский храм или афинское подземелье. Не знаю.
— А если этот человек раздумает? Если он не захочет называть адрес?
— Поэтому мы и посылаем тебя, Эл. Чтобы он не передумал. ~ Шеф посмотрел на меня холодно, с полным пониманием ситуации. — Главное, чтобы этот человек подошел к тебе. Если он подойдет, ты сумеешь вырвать у него адрес. Правда? Как? — это твое дело. Мы примем любой вариант.
Доктор Хэссоп тоже кивнул.
Наверное, он не мало думал об этом. Сунув руку в карман, он извлек небольшую, но четкую фотографию:
— Помнишь этого человека, Эл?
Я засмеялся:
— Надеюсь, ко мне подойдет не он?
— Конечно, нет. Но он нас тоже интересует.
Бобровый штат не случайно называют штатом тертых людей. Они пришли сюда с востока и прочно осели в красных лесах. Скрипучие фургоны и длинноствольные ружья вселяли ужас в индейцев. Но человек с фотографии попал в бобровый штат не на фургоне. Он попал туда с воздуха, хотя стрелять…
Я услышал выстрел. Потом еще один.
Где‑то в голове поезда ударила автоматная очередь. Поезд дернулся и начал сбавлять ход. Хлопнула дверь тамбура. Предчувствия меня не обманули: это были малайцы. Их было двое, и один сразу ткнул меня в бок стволом автомата.
Не спеши, не надо спешить, Эл.
Но никогда и не медли. Медлят только проигрывающие Начни свое дело в срок и так же вовремя закончи.
Альберт Великий (“Таинство Великого деяния”) в устном пересказе доктора Хэссопа.
Оказалось, малайцы знают не только свой носовой язык.
Обыскав меня, они вполне внятно объяснили, куда я должен пройти и где сесть.
Я не возражал. Малайцы теперь не казались шумливыми, как полчаса назад на перроне, правда, я никак не мог подсчитать — сколько их? Они входили, выходили, и все были похожи друг на друга. То я убеждал себя, что их не более девяти, то мне начинало казаться, что их не менее дюжины. Впрочем, благодаря натренированной памяти троих из них, и прежде всего Пауля, я выделил сразу. Пауль тоже не забыл о нашем столкновении, и остро, нехорошо косился в мою сторону. Второй, похожий на обезьяну, обряженную в спортивный костюм, в тонком берете, некто Йооп, так запомнилось мне его имя, сразу присел в углу вагона и, зажав автомат между ног, тихо сидел там. Третьего из тех, кого я выделил, звали Роджер. Похоже, малайцы его слушались. По крайней мере к нему они бежали со всеми вопросами. А запомнить его было легко — левую щеку пересекал короткий, грубо залеченный шрам. Как ни странно, Роджера это не портило. Он и со шрамом выглядел привлекательнее своих приятелей.
Пассажиров согнали в наш вагон со всего поезда, их оказалось меньше, чем я думал. Человек тридцать — тридцать пять, кресла не все были заняты. Франт в отличном темном костюме недовольно проснулся. Он все еще был пьян, так мне показалось. И, наверное, он был с юга, потому что магнолиями от него так и несло.
