Александр Шалимов - Тайна "Тускароры"
— А на дне пролива Буссоль фотографии показали что-нибудь интересное? спросил Анкудинов.
— Ничего, кроме остовов погибших судов, всевозможнейших конструкций и эпох.
— Ну, этого добра везде хватает, — махнул рукой биолог. — Океаны стали кладбищем людей и кораблей с того самого дня, как человек научился плавать. Это возле «Тускароры» дно относительно не захламлено. Склон крутой, преимущественно скальный, а периодически возникающие донные течения сносят все остатки кораблекрушений на юг, в пролив Буссоль. В самом проливе должна быть настоящая свалка.
— В проливе часты донные мутьевые потоки, — сказала Марина. — Они сходят со склонов и хоронят погибшие суда. Мы видели там во время донных маршрутов остовы нескольких пароходов. Даже пароходы почти занесены песком и илом. А ведь их начали строить не так уж давно.
— В проливе Буссоль сейчас образуется любопытнейшая геологическая формация, — заметил Волин, — толща перемежающихся песков и илов, отложенная мутьевыми потоками, с останками судов и скелетами людей в качестве ископаемой фауны. Когда-нибудь эта толща заставит поразмышлять не одного геолога грядущих поколений…
— Ну, это только у берегов осадки накапливаются быстро, — покачал головой Анкудинов. — В глубоководных океанических котловинах отложение донных илов происходит чрезвычайно медленно. Все, что утонуло за человеческую историю, как на ладони — на самой поверхности дна. Хочешь, бери и поднимай ладьи викингов, финикийские триремы, генуэзские галеры, португальские каравеллы, фрегаты, корветы, шлюпы, бриги, шхуны, бригантины, клиперы и тому подобное. Потомки еще создадут с нашей помощью не один музей истории корабельной архитектуры… И все экспонаты для таких музеев извлекут со дна морей и океанов…
— В открытом океане затонувших судов гораздо меньше, чем у берегов, возразил Волин. — Раньше плавали главным образом вдоль побережий, и, кроме того, на открытой акватории меньше причин для гибели судна. Вот совсем недавно англичане искали свою затонувшую подводную лодку. Довольно детально обследовали площадь четыреста на восемьсот квадратных километров. На этой площади обнаружили около двух тысяч остовов судов. Нетрудно подсчитать, что это дает один затонувший корабль на сто шестьдесят квадратных километров дна. Не так уж много, особенно если принять во внимание, что дело происходило в Атлантическом океане. Правда, большинство этих судов прекрасно сохранилось, почти не занесено илом, даже могло бы плавать, если бы их своевременно подняли на поверхность…
— Все равно, для музеев хватит, — проворчал Анкудинов. — Однако не пора ли все-таки ужинать? Рисунки загадочных следов дело хорошее, но маринованные кальмары — тоже кое-что… Не так ли, Кошкин?
— Безусловно, Иван Иванович, — охотно согласился Кошкин. — Между прочим, если завтра соберетесь в донный маршрут, — продолжал он, обращаясь к Волину, прошу испробовать нашу новинку. Пока там у вас большие вездеходы строят, мы тут свой смастерили: кустарным способом, вне плана. На трехсотметровой глубине четырех человек везет. Конечно, в скафандрах, потому что он открытый. Думаю, и на шестистах метрах потянет, если, конечно, панцирь на аккумуляторах не раздавит. Мы его без особых расчетов мастерили. Так, по методу «пи раз, в квадрате на глаз»… Попытка, как говорится, не пытка. Не потянет — пешком пойдете.
— Так это ты из-за своего вездехода тут два месяца торчишь? — прищурился Анкудинов.
— А вы думали, из-за подъемника в шахте?.. Подъемник — дело обыденное. Метростроевцы сами справятся.
— Приятный сюрприз, — сказал Волин. — Обязательно испробуем, завтра же… Какой же радиус действия у вашего вездехода, Алексей Павлинович?
— А кто его знает. Все зависит от аккумуляторов и грунта. Может, и на три километра хватит…
— Превосходно…
Звякнул телефон на столе. Волин взял трубку.
— Слушаю, — начал он, и вдруг выражение его лица резко изменилось. Взгляд стал суровым и сосредоточенным, морщины углубились. Он плотно сжал губы и сделал знак присутствующим остаться в салоне.
— Что там еще? — недовольно проворчал Анкудинов, топчась у выхода.
Кошкин и Марина обменялись встревоженными взглядами, и Марина быстро подошла к столику с телефоном.
— Понял, — сказал в трубку Волин. — Дайте сигнал тревоги пограничникам, а мы сейчас спустимся к вам.
Он положил трубку и встал:
— Звонил снизу Розанов. Наблюдатель только что заметил фиолетовое свечение вблизи дна на северо-востоке. Светящийся объект медленно приближается к станции. Их сейчас на станции двое. Я сказал, что спущусь туда…
— Я тоже, — быстро вставила Марина.
— Нет, вы останетесь здесь, — жестко отрезал Волин.
— Но, Роберт Юрьевич, я…
— Спорить не время! Приказываю остаться здесь. Со мной пойдет Кошкин. Надеюсь, вы не возражаете, Алексей Павлинович?
— К-к-конечно, — сказал Кошкин.
— Тогда быстро к шахте. Вас, Марина, прошу пройти в радиорубку и поддерживать непрерывную связь со станцией, с нами, пока мы будем спускаться, и… на всякий случай, с начальником погранзаставы.
— А я? — спросил Анкудинов.
— Вы — резерв в распоряжении Марины Васильевны.
— Вот чертова бестия, не могла явиться часом позже, — проворчал старый биолог. — Плакали теперь маринованные кальмары…
Господин Фремль уходит в отставку
Господин Фремль — преуспевающий коммерсант в Сингапуре — сегодня был недоволен… Его не радовала ни прохлада раннего утра, ни легкий бриз, надувавший шелковые занавеси на окнах, как паруса, ни шелест пальм в омытом дождем саду, ни красочная панорама порта, города и океана в раскрытой настежь балконной двери.
Когда мисс Мисико, маленькая японочка, очаровательная, как фарфоровая куколка, — личный секретарь господина Фремля — внесла на подносе чашку дымящегося черного кофе, Фремль отодвинул локтем груду распечатанных писем, лежавшую на письменном столе и, потерев ладонью лысую шишковатую голову, процедил сквозь зубы:
— Через несколько минут явится этот… черномазый… Ну, знаешь, кого я имею в виду?
— Мистер… Исамбай?
— Возможно, что теперь его называют так. Проведешь ко мне и — чтобы никто не входил. Поняла?
— Поняла, господин.
— Тоти вернулся?
— Вернулся, господин.
— Ну, и?..
Мисико отрицательно покачала изящной головкой, украшенной высокой прической.
Фремль выругался сквозь зубы:
— Канальи!.. Пусть ждет и никуда не уходит.
— Хорошо, господин.
— Радиограмма из Себу?
