Николай Гацунаев - Звездный скиталец (С иллюстрациями)
— Теперь воевать нельзя — год овцы. Вот следующий будет год обезьяны, тогда можно.
Покосился на хан-ишана. Старик, не поднимая глаз, кивнул.
Попытка форсировать события не увенчалась успехом. Удалось лишь заинтриговать Тимурсултана и заручиться его поддержкой. Ходжа-Нефес отправился к себе в Бадыркент. Савелий был возвращен в свою реальность, в ночную полную спящих рабов кулхону. Утром, узрев его новое облаченье, плешивый Сайд изумленно вытаращил глаза, но отобрать одежду не посмел. Симмонс с Дюммелем возвратились в Ново-Ургенч и, распив бутылку рейнвейна, отправились спать, чтобы успеть утром к церемонии открытия узкоколейной железнодорожной ветки.
Играл военный оркестр. Полковой священник размахивал кадилом. «Отцы города» произносили цветистые речи. Дюммель превзошел самого себя, всюду совался, командовал, сказал маловразумительную, зато пылкую речь и даже разбил бутылку шампанского о переднее колесо локомотива, но под конец упился до положения риз и укатил куда-то на фаэтоне, распевая во все горло немецкие песни фривольного содержания.
Потом избранное общество совершило прогулку в открытых вагонах до пристани Чалыш, где на берегу Амударьи в специально возведенной беседке сверкали белизной крахмальные скатерти банкетных столов.
Торжество удалось на славу. Не умолкая играл оркестр, звучали здравицы в честь царствующей фамилии, официанты сбились с ног, подавая гостям все новые и новые смены блюд. Чуть поодаль, выставленный на всеобщее обозрение, висел десятипудовый сом-гигант и хлопотали возле огромных котлов повара-хорезмийцы.
Эльсинора в белом открытом платье сидела рядом с Симмонсом и впервые с тех пор, как они прибыли в Хорезм, он видел ее улыбающейся. Когда начались танцы, первым галантно пригласил Эльсинору на тур вальса полковник Трубачев, а Симмонс присоединился к компании промышленников и финансистов за карточным столом. Наблюдая за женой, он радовался происшедшей в ней перемене: она была оживлена, весело смеялась и самозабвенно, хотя и неумело, отплясывала мазурки, чардаши, падэспани, польки.
Потом он потерял ее из виду, но сначала не придал этому значения. Лишь через час почувствовал смутное беспокойство и, извинившись, поднялся из-за стола.
Среди веселившихся Эльсиноры не было. Томимый недобрыми предчувствиями, он пошел вдоль берега и вскоре действительно увидел ее над невысоким обрывом в компании какого-то субъекта в котелке и партикулярном костюме с тросточкой. Помахивая тростью, котелок чтото говорил Эльсиноре, та рассеянно кивала, глядя куда-то вниз.
«Однако, — раздраженно сказал себе Симмонс, — недурно для начала. Можно сказать, первый выход в свет и вот на тебе! Я не я буду, если не швырну его в реку!»
Незнакомец оглянулся. Круглое невыразительное лицо, бесцветные глаза, коротенькие усы щеточкой: ни дать ни взять — филер сыскного отделения.
— Добрый вечер, мистер Симмонс, — раскланялся филер, приподняв котелок. — Примите искренние поздравления.
Симмонс буркнул что-то невразумительное.
— Мадам захотелось прогуляться, — объяснил субъект. — Я составил ей компанию. Засим позвольте откланяться.
Он водрузил котелок на голову и быстро зашагал, выбрасывая вперед трость.
— Что это за тип? — осведомился Симмонс. Эльсинора, словно не слыша, продолжала смотреть вниз. Проследив за ее взглядом, Симмонс увидел сидящего на борту лодки пожилого каючника. То и дело опуская ноги в воду, он широким кривым ножом срезал с подошвы толстую, как копыто, растрескавшуюся мозоль.
— Люси! — резко окликнул Симмонс.
Она вздрогнула и подняла на него глаза.
— Что случилось?
Ему пришлось дважды повторить вопрос.
— М-ничего.
— Что это за тип?
— Кто?
— Тот, в котелке!
— Н-не знаю. Я его впервые вижу.
Симмонс с трудом подавил в себе желание отвесить жене полновесную пощечину. Взял ее за руку, произнес негромко, но твердо, не допускающим возражений тоном:
— Домой!
Возле беседки навстречу метнулся проспавшийся Дюммель.
— Фаэтон! — коротко приказал Симмонс.
— Пароход готов для круиза-с… Извольте…
— Я сказал фаэтон, идиот!
— Сей момент!
Отпихнув в сторону возницу, Симмонс сам взялся за вожжи. Версты две он нещадно гнал коня, и тот, испуганно всхрапывая, шел размашистым галопом. Когда растаяли позади огоньки пристани, Симмонс бросил поводья и повернулся к спутнице. Лошадь пошла шагом.
— Почему ты молчишь?
Она пожала плечами.
— Я был с тобой груб. Прости.
Она промолчала.
— Ну хорошо, я не стану допытываться, кто этот субъект и откуда ты его знаешь. Но так не может продолжаться, пойми!
— А разве можно что-то изменить?
— Да, черт возьми! Можно! Нужно изменить!
— Ты уверен?
— Я ни в чем не уверен. Но я делаю все, что могу.
— Ты хочешь вернуться?
— Туда, откуда мы прибыли, — нет!
— Тогда куда? Объясни.
— Ладно.
Он помолчал, собираясь с мыслями, глядя на проплывающие мимо темные силуэты тутовых деревьев.
— Я хочу изменить ту реальность.
— Вот как?
— Да, вот так.
— Думаешь, тебе это удастся?
— Надеюсь.
— Каким же образом?
— Это долго объяснять, Эльсинора.
— Говори. Я попытаюсь понять.
— Ну, хорошо. Представь себе на минуту, что эволюция человечества — это река.
— Представила.
— Не перебивай. Она образуется из родников, ручьев, малых речушек. Делится на протоки. Меняет русло.
— Ты хочешь построить плотину?
— Нет. Остановить эволюцию нельзя. Повлиять на нее — другое дело.
— И тогда…
— И тогда вместо плесов будет мелководье. Вместо илистых заводей — бурливые перекаты, вместо зарастающих ряской затонов — голубые озера проточной воды. Представь себе, что Александр так и остался пасти коз в своей нищей Македонии. Бонапарт не родился на свет. Шикльгрубер ударился в коммерцию. Джордж Вашингтон стал править Соломоновыми островами. Альберт Эйнштейн не открыл теорию относительности.
— Это трудно представать. И что это за странный ряд?
— Согласен.
— С кого же ты начнешь? С Архимеда? Или с Нерона?
— Напрасно смеешься. Сегодня мы пустили узкоколейку длиной каких-то полтора десятка верст…
— …и твое имя благодарные потомки золотом впишут в анналы истории!
— Никуда они его не впишут. Уже в двадцатом веке от дороги ни одной шпалы не останется.
— Зато?
— Зато строительство железной дороги через Устюрт, которое должно начаться в 1890 году, будет отсрочено на 80 лет.
