Сборник - Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса
Шёл третий год её работы в «Лекстер-Мод», когда на коктейльной вечеринке, которые обожала устраивать Элизабет Нелкинз, Эми познакомилась с Гленом Шеппардом. Глен знал в этом бизнесе всё и всех, хотя и не имел к нему прямого отношения, однако спал с большей частью модельных воротил, включая и Нелкинз. К тому времени, правда, они разошлись, и позже Эми подозревала, что Глен решил увести её из «Лекстер-Мод» не в последнюю очередь для того, чтобы насолить своей бывшей. Если так, ему это удалось: при активном посредничестве Глена Эми успешно сманили «Пердженси и Картер», узко специализировавшиеся на повседневной одежде для среднего класса и, по сути, монополизировавшие эту область в большинстве штатов Новой Англии. Помимо престижа и более чем соблазнительного жалованья, они предложили ей право ставить своё имя на бирках, пришиваемых к изнанке воротничка. Тогда-то и оказалось, что квартира, работа и окружение – это не единственное, что ей придётся переменить.
Теперь на очереди было её имя.
– Как-как? Звацки?
– Завацки.
– Завацки? Но это же просто ужасно. Не поймите меня превратно, – говорил, нервно обмахиваясь газетой, председатель совета директоров «Пердженси и Картер». Стоял знойный летний день, и хотя в офисе вовсю гудели кондиционеры, этому тучному мужчине с одутловатым лицом и бычьей шеей вряд ли было бы комфортно даже на Аляске. – Я ничего не имею против русских…
– Я не русская, мистер Олуэн, – слегка улыбнулась Эми. – У моего отца вроде бы были предки из Польши. Но это так, знаете, семейная легенда…
– Польша, Россия – мне всё равно, главное, что на таком имени язык сломаешь. Если оно станет визитной карточкой вашей линии, оно должно звучать и, главное, запоминаться. Эми, Эми… Как, говорите, ваше второе имя? Роуз? Эми Роуз… Нет, звучит, как псевдоним авторши любовных романов. – Он отбросил газету и нервно отёр шею салфеткой. Эми сидела перед ним, крепко сжав коленки и положив на них переплетённые пальцы. – А Эми – это вообще что такое? Сокращение от Эмили?
– Нет. – Это на самом деле было сокращением от имени Эмма, хотя никто никогда не называл её так – никто, кроме отца в те тёмные, густые мгновения, что предшествовали удару его кулака об её челюсть. Роуз тоже не было её именем – оно стало данью полуистёршейся памяти о какой-то из прабабушек по отцу, той самой полячке, которая якобы иммигрировала в Штаты во времена Великой Депрессии и положила начало бесславной истории американских Завацки. На польском её имя звучало немного иначе, но этого Эми говорить мистеру Олуэну не собиралась.
– Нет? Чёрт. Эмили звучит лучше. Эмили Роуз… о! Да! То, что надо. Вы будете Эмили Роуз, что скажете, согласны?
Он предлагал ей положение, известность и сто пятьдесят тысяч долларов в год. Разумеется, она была согласна.
Тогда-то, видимо, кончилась жизнь Эми Завацки и началась новая жизнь, жизнь Эмили Роуз. Вот только для своих друзей, и своего дневника, и для себя самой она всё равно оставалась Эми, той самой Эми, что начала эту новую жизнь задолго до того, как ознаменовала её новой работой, квартирой, именем… новыми друзьями, кстати, тоже.
Лиз Нелкинз так и не простила ей «предательского побега», как она выразилась, кривя губы в обжигающе презрительной гримасе, славившейся на весь «Лекстер-Мод». Эми не пыталась объяснять ей: за два с половиной года в этом бизнесе она поняла, что человек, заставляющий тебя оправдываться, менее любого другого стоит каких бы то ни было оправданий. Сама Лиз на её месте поступила бы точно так же; может, мечтала поступить точно так же, но не могла. Её не звали в «Пердженси и Картер». И у неё не было маленького тайного друга в красно-жёлтой обложке, у которого она могла бы об этом попросить.
С Грейс Эми перестала видеться почти сразу после того, как заняла место старой сучки Дженкли. Сперва она была постоянно занята (и тогда-то Эми поняла, отчего бывшая начальница только и искала повод сорвать на ней зло: это была чудовищно напряжённая, нервная и выматывающая работа, к которой Эми привыкала почти всё время, пока её выполняла), потом переехала, и у неё совсем вылетело из головы, что Грейс не знает её новый адрес, как и номер телефона. Сама она спохватилась только через три месяца, когда её снова повысили, и дышать стало чуть полегче. Грейс выслушала её торопливый, сбивчивый и взволнованный рассказ о невероятном карьерном взлёте непривычно тихо и молчаливо, лишь изредка вставляя короткие междометия и ни разу не упомянув никаких Глорий, Пам и Викки, а потом сказала, что очень рада за Эми и желает ей всего самого наилучшего. Эми пообещала как-нибудь сводить её в ресторан, и даже искренне собиралась выполнить обещание, но потом снова навалилась работа… Словом, они с Грейси больше не виделись.
А потом у неё стали появляться другие друзья.
Первым и главных среди них был Глен. Он так любил Эми, что даже согласился обставить её квартиру, хотя – он всегда особенно подчеркивал этот факт – никогда не работал на своих друзей. «Или дружба, или бизнес, детка, только так», – говаривал он, и Эми знала, что он прав. Исходя из чего ей было трудно воспринимать дружбу с ним как нечто по-настоящему искреннее – ведь всё же он работал на неё, и она заплатила ему за проект своей квартиры двадцать пять штук до последнего цента. Нежных чувств Глена Шеппарда было недостаточно, чтобы сделать ей хотя бы минимальную скидку. Но Эми к тому времени уже не нуждалась в скидках, не обедала в уличных кафетериях и не покупала шарфики в дешёвых лавочках. Теперь она создавала эти шарфики, чтобы тысячи других жалких маленьких эми завацки покупали их ненастными осенними вечерами, выскрёбывая из карманов последние гроши. Маленькие эми завацки очень любили шарфики, которые создавала для них Эмили Роуз. Потому что Эмили Роуз очень точно знала, что им нужно и что их согреет, вопреки сомнительным теплосохраняющим свойствам дешёвой синтетической ткани.
Кроме Глена Шеппарда, у Эми было несколько друзей, которых справедливее было бы называть нахлебниками. Есть такая особая порода людей, которые только и ждут, когда очередной неудачник из Баскет-Рока, Оклахома, взлетел на хромированном лифте до небес Всемирного торгового центра, чтобы присосаться к нему и не выпускать до тех пор, пока счастливчик не ощутит головную боль от затянувшегося кровопускания. Некоторые из быстро взлетевших бывают очень жестки, но другие, напротив, сентиментальны – Эми была из последних, и чуткий нюх нью-йоркских прилипал мигом почуял запах дичи. Среди них был бедный художник из Северной Каролины, которого не брали ни в одну галерею – Эми хлопотала за него перед владельцами сувенирных и художественных салонов, с которыми пересекалась на коктейлях; была стриптизёрша из Филадельфии, которую Эми устроила в кордебалет на Бродвее; была девица, родившаяся и выросшая в Нью-Йорке, которая, однако, привыкла быть содержанкой и совсем ничего не умела делать – Эми подобрала её буквально на улице после того, как очередной любовник вышвырнул её за порог, и почти полгода позволяла жить в своей квартире, пока девица наконец не исчезла вместе с кое-каким драгоценностями, легкомысленно оставленными хозяйкой на видном месте. Всё это были люди, не слишком её ценившие и мало заботившиеся о том, в чём она на самом деле нуждалась. Но разве Грейс когда-нибудь отличалась этими чертами? Это Нью-Йорк, детка, – играй по правилам или не играй вовсе. Это Нью-Йорк, и это много больше, чем Нью-Йорк.
