Айзек Азимов - Второе Установление
– Раз уж мы так близко познакомились, мне следует представиться. Я Пеллеас Антор. А ваше
имя?
– Я Арка… Аркади Дарелл. Рада встретиться с вами.
– Ну а теперь, Аркади, не будешь ли ты хорошей девочкой и не позовешь ли отца?
Аркадия задрала нос.
– Я не девочка. И считаю вас ужасным грубияном. Разве так просят о чем-нибудь?
Пеллеас Антор вздохнул.
– Очень хорошо. Не будете ли столь добры, дорогая старушечка, набитая лавандой под
завязку, позвать вашего отца?
– Это тоже не то, что я имела в виду – но я его позову. Только не думайте, что я спущу с вас
глаза, молодой человек, – и она с силой топнула ногой.
Послышался звук поспешных шагов, и дверь открылась настежь.
– Аркадия… – голос прервался шумным вздохом, и доктор Дарелл спросил: – Кто вы, сударь?
Не скрывая чувства облегчения, Пеллеас вскочил на ноги.
– Доктор Торан Дарелл? Я Пеллеас Антор. Думаю, вы получили записку насчет меня. По
крайней мере, так сказала ваша дочь.
– Моя дочь?..
Он бросил на нее хмурый взгляд, отлетевший рикошетом от той непроницаемой сети
изумления и невинности, которой Аркадия окутала себя при этом обвинении. Наконец, доктор Дарелл
промолвил:
– Я действительно ждал вас. Не спуститесь ли вы со мной вниз?
И тут он остановился, краем глаза заметив какое-то движение. Аркадия уловила его
одновременно с отцом и кинулась к транскриберу, что было совершенно бесполезно, ибо доктор
Дарелл стоял совсем рядом с аппаратом. Он сказал, стараясь не выходить из себя:
– Так ты, оказывается, оставила его включенным на все это время?
– Папа, – пискнула она, терзаясь по-настоящему, – это очень неблагородно – читать чужую
личную переписку, особенно когда это разговорная переписка.
– Ага, – сказал ее отец, – но "разговорная переписка" с незнакомым человеком в твоей спальне!
Как твой отец, Аркадия, я должен ограждать тебя…
– Ой, мамочки, но в этом не было ничего такого!
Пеллеас внезапно рассмеялся.
– О нет, было, доктор Дарелл. Юная дама намеревалась обвинить меня во всех мыслимых
преступлениях, и я настаиваю, чтобы вы прочли текст, хотя бы для того, чтобы обелить себя.
– Ой!..
Аркадия с трудом сдерживала слезы. Ее собственный отец ей не доверяет. И этот проклятый
транскрибер… она позабыла его выключить, потому что этот дурень пялился в окно. А теперь отец
начнет произносить длинные увещевания насчет того, чего не полагается делать юным дамам.
Похоже, им вообще ничего не позволяется делать – разве что удавиться.
– Аркадия, – мягко сказал ее отец, – мне пришло в голову, что молодая барышня…
Так она и знала. Так она и знала.
– …не должна вести себя столь нагло по отношению к более старшим.
– А чего он подглядывал в мое окно? Молодая барышня имеет право на уединение… Теперь
мне придется диктовать это проклятое сочинение с самого начала.
– Это не твое дело – выяснять, имеет ли он право лезть в твое окно. Ты просто не должна была
пускать его внутрь. Ты должна была сразу же позвать меня – тем более если думала, что я жду гостя.
Аркадия раздраженно бросила:
– Лучше бы ты с ним вообще не встречался. Все это глупости. Если он будет лезть в окна, а не
в двери, он выдаст все секреты.
– Аркадия, никому не требуется твое мнение о секретах, про которые ты ничего не знаешь.
– Очень даже знаю. Это Второе Установление, вот и все.
Наступило молчание. Даже Аркадия ощутила нервное покалывание в животе. Доктор Дарелл
мягко спросил:
– Где ты об этом слышала?
– Нигде. А о чем еще можно так секретничать? Можешь не беспокоиться, я никому не
расскажу.
– Господин Антор, – сказал доктор Дарелл, – пожалуй, мне следует извиниться.
– О, все в порядке, – ответ Антора прозвучал довольно фальшиво. – Если она продала себя
силам тьмы, то это не ваша вина. Не будете ли вы возражать, если до того, как мы уйдем, я задам ей
один вопрос. Госпожа Аркадия…
– Чего еще?
– Почему лезть в окна вместо дверей вы находите глупым занятием?
– Потому что вы демонстрируете как раз то, что пытаетесь скрыть, и очень глупо. Если бы у
меня была тайна, я не стала бы заклеивать себе рот и тем самым всячески демонстрировать, что у
меня есть тайна. Я бы говорила столько же, сколько всегда, но на другие темы. Вы никогда не читали
афоризмов Сальвора Хардина? Он, знаете, был нашим первым мэром.
– Да, знаю.
– Так вот, он говаривал, что преуспеть может лишь та ложь, которая не стыдится себя самой.
Он также говорил, что ничто не обязано быть правдой, но все должно звучать правдиво. А когда вы
лезете в окно, то это – ложь, которая стыдится самой себя и не звучит правдиво.
– Так что же сделали бы вы?
– Если бы я захотела увидеть своего папу по совершенно секретному делу, я бы открыто
познакомилась с ним и встречалась по вполне обыденным поводам. А когда все знали бы о вас все, и
ваши контакты с моим отцом сделались бы самым обычным делом, вы могли бы перейти к каким
угодно секретным делам. И никто не подумал бы вас расспрашивать о чем бы то ни было.
Антор как-то странно посмотрел на девочку, потом на доктора Дарелла и сказал:
– Пойдемте. У меня есть с собой портфель, который нужно подобрать в саду. Погодите! Еще
последний вопрос. Аркадия, у тебя под кроватью в самом деле есть бейсбольная бита?
– Конечно, нет.
– Гм. Я в этом не уверен.
В дверях доктор Дарелл остановился.
– Аркадия, – сказал он, – когда ты начнешь переписывать свое сочинение о Селдоновском
Плане, учти, что не надо напускать излишней таинственности в связи с твоей бабушкой. И вообще о
ней не стоило бы упоминать.
Он молча спустился по лестнице с Пеллеасом. Внизу гость спросил напряженным тоном:
– Простите меня, сударь – сколько ей лет?
– Позавчера исполнилось четырнадцать.
– Четырнадцать? Великая Галактика… Скажите, говорила ли она, что когда-нибудь
намеревается выйти замуж?
– Нет, не говорила. Во всяком случае, мне.
– Что ж, если она возымеет такое намерение, пристрелите его. Я имею в виду того человека, за
которого она соберется выйти, – он искренне посмотрел доктору в глаза и добавил: – Я говорю
серьезно. Самое страшное, что может случиться с мужчиной – это жить бок о бок с таким существом,
в которое она превратится по достижении двадцати лет. Разумеется, я не хочу оскорбить вас.
– Вы меня не оскорбляете. Я думаю, что понял смысл ваших слов.
Наверху нежный объект их критики, объятый навалившимся чувством усталости, обратился к
