Николай Дубов - Колесо Фортуны
- Hello, boys! What are you... [Ребята! Что вы... (англ.)] Он внезапно замолчал и странно напряженным взглядом уставился на Юку. Улыбка еще растягивала его рот, но она поспешно гасла, губы сомкнулись в твердую скорбную линию, а он все смотрел и смотрел, словно силясь что-то вспомнить или сообразить. Под этим напряженным взглядом Юке стало не по себе, она оглянулась, как бы ища защиты.
- What's wrong? [Что случилось? (англ.)] - спросил Федор Михайлович.
- О! - спохватился мистер Ган. - I beg your pardon, - сказал он Юке и повернулся к Федору Михайловичу: - Evenythings all right. Never mind! Is the girl your daughter? [Простите, пожалуйста. Пустяки, не стоит говорить об этом.
Девочка ваша дочь? (англ.)]
- No, she isn't [Нет (англ.)].
- So, she isn't. If you don't mind. - Он достал свою коробочку с яркими леденцами и протянул ребятам. - Please have some [Прекрасно... Если вы ничего не имеете против... Берите, пожалуйста (англ.)]. Кон-фетта, да? Ландрин! Хорошо.
Брови Федора Михайловича приподнялись, но тотчас вернулись на свое место. Ребята, стесняясь, взяли по штучке. Стеснялись они не брать, а того, что их, как маленьких, угощали конфетами. Леденцы были кисленькие, с ментолом, и приятно холодили во рту.
- Давайте сядем, что ли, - сказал Федор Михайлович. - Take you pleace! [Садитесь! (англ.)]
Они сели как бы в кружок, так что американец и Федор Михайлович оказались друг против друга.
- Can I give him? [Могу ли я дать ему? (англ.)] - спросил мистер Ган, указывая глазами на Боя.
- Please, but he shalln't take! [Пожалуйста, только он не возьмет! (англ.)]
Мистер Ган положил перед Боем несколько леденцов, тот понюхал и равнодушно поднял голову.
- О! - уважительно покачал головой мистер Ган. - It's really fine [Очень хорошо (англ.)].
Он говорил, хлопотал над леденцами, но взгляд его то и дело возвращался к Юке, словно она кого-то напоминала ему, или он не понимал, зачем эта девочка оказалась здесь, и наконец не выдержал:
- May I know your name, please? [Могу ли я узнать ваше имя? (англ.)]
- Он спрашивает, как тебя зовут, - сказал Федор Михайлович.
- Я понимаю, - ответила Юка. - Юлия. My name is Юлия [Мое имя Юля (англ.)].
- О, Julia! - восхитился мистер Ган. - A most beautiful name! But where's your Romeo? [О, Юлия! Прекрасное имя! Но где же ваш Ромео? (англ.)] Антон и Сашко ничего не поняли, Толя понял и покраснел. Юка засмеялась.
- Еще пока нет.
- Не will be! - убежденно сказал мистер Ган и необычайно серьезно, даже торжественно добавил: - May all your dreams come true! [Будет! Пусть осуществятся все ваши мечты! (англ.)] Юка взглянула на Федора Михайловича.
- Он желает, чтобы исполнились все твои мечты, - перевел тот.
- Большое спасибо! - сказала Юка.
- Не иначе, как он в тебя влюбился! - сказал Антон и захохотал.
- Фу, какой ты дурак! - рассердилась Юка и даже покраснела.
Мистер Ган, усмехаясь, покивал головой каким-то своим мыслям, потом встал на колени, из заднего кармана брюк достал плоскую флягу.
- Shall we have a drink? [Выпьем? (англ.)] - No, thanks, - сказал Федор Михайлович. - It's too early in the morning [Нет, спасибо. Слишком рано (англ.)].
- Quite true, - охотно согласился мистер Ган. - All is good... What's the Russian for... [Это правда. Все хорошо... Как это по-русски? (англ.)] Во бла-го-вре-мении...
- Oro! - сказал Федор Михайлович. - Откуда вы так хорошо знаете русский язык?
- Oh, no. It's a very difficult language, but it's a wonderful language too. As well as the country, as well as its people! A great people and a great country! [О, нет! Это очень трудный язык. Но и прекрасный язык, как и страна, как и народ! Великий народ и великая страна! (англ.)] - мистер Ган, как для объятия, широко развел руки. - МатушкаРус!.. А?
Федор Михайлович, прищурясь, внимательно смотрел на него, ребята не поняли, что сказал американец, но их озадачило волнение, вдруг прозвучавшее в его речи.
Мистер Ган, словно устыдясь своего порыва, снова сел как прежде опираясь о землю коленями, а седалищем о задники башмаков, и замолчал, уставясь в землю.
- I say, Mr. Gun, - сказал Федор Михайлович. - I'm sorry, but I think I must do it anyway. There is a question. I should like to ask you. Who are you? [Послушайте, мистер Ган. Простите, но я должен сделать это. У меня есть вопрос, который я хотел бы задать вам. Кто вы?
(англ.)]
- I'm an American citizen. A tourist [Американский гражданин, турист (англ.)].
- I know, and I ask you again. Who are you? [Я знаю это. И я спрашиваю - кто вы? (англ.)]
- I don't get you. What d'you mean? [Не понимаю вас. Что вы имеете в виду? (англ.)]
И без того нависшие брови американца сошлись в сплошную черную полосу.
- Вы прекрасно понимаете, и для полной ясности я предлагаю вам перейти на родной язык.
Ган, упершись кулаками в колени, резко склонился в сторону Федора Михайловича, и в то же мгновение Бой вспрянул на передние лапы, Федор Михайлович поспешно схватил его за холку и с трудом вернул в прежнее положение.
- Прошу вас не делать резких движений. И тем более не хвататься за оружие. Бой этого не переносит и может порядком попортить вас.
Мистер Ган не шелохнулся. Он в упор смотрел на Федора Михайловича, лицо его начало медленно и страшно бледнеть. Ошарашенные ребята не сводили с него глаз, и им казалось, что вместе с краской из этого еще минуту назад такого большого и шумного человека вытекает сама жизнь. Губы его стали пепельно-серыми.
Несколько раз они беззвучно шевельнулись и снова сжались жесткой, скорбной складкой. Наконец мистер Ган заговорил, но как не похож был этот хриплый, натужный голос на его прежний...
- У меня нет оружия, я не диверсант, - сказал он. - Я - Ганыка...
Это признание было словно стержнем, на котором он держался, и стоило ему вырваться, как тело мистера Гана обмякло, обвисло и даже как бы сразу стало меньше.
В каком-то неожиданно бабьем смятении Юкины ладони взметнулись к щекам. Ребята растерянно зыркнули на Федора Михайловича и снова уставились на американца.
- Ганыка? - спросил Федор Михайлович. - Тот самый, помещик?
- Нет, сын. Помещик умер. Давно... - И, глядя исподлобья на Федора Михайловича, Ганыка спросил: - А вы - агент ка-ге-бе?
- Нет, - сухо ответил Федор Михайлович. - Я лесовод.
- Однако выследили меня?
- Я такими вещами не занимаюсь и вообще о вашем существовании узнал какой-нибудь час назад.
- Но как вы догадались, что я - русский?
- Вы слишком старательно притворялись. Если у человека болит нога, он, естественно, хромает. Но если он хромает то на одну, то на другую ногу... Я плохо знаю английский, русский несколько лучше. Вот своим русским языком вы себя и выдали. Вы говорили неправильно, но сама эта неправильность была неправильной. Поляк может сказать "матушка", но англичанин, как и русский, скажет "матушка" - он привык ставить ударение на первом слоге. "Во благовремении" даже по слогам иностранец правильно произнести не в состоянии, он обязательно его исказит, сделает хотя бы одну ошибку. А "ландрин" выдал вас с головой. До революции некий кустарьлоточник Федор Ландрин торговал леденцами вразнос, выбился в купцы. Его именем стали называть леденцы, а так как в России привыкли думать, что все лучшее идет из-за границы, фамилию купца, которая превратилась в название леденцов, стали произносить на французский лад - "ландрин". В революцию исчез Ландрин, слово "ландрин" умерло. Кто мог теперь употребить это слово?
