Михаил Тырин - Тварь непобедимая
Если на коже попадали гнойнички или опрелости, Грише приходилось обрабатывать их детскими присыпками или составами на основе экзотических растительных масел. Он безропотно выполнял эту обязанность, но одного не мог взять в толк – что нужно сделать с человеком, как нужно его лечить, чтобы довести до такого состояния?
– Говорят, скоро будут готовы ваши лазеры, – проворчал профессор, когда они шли по коридору.
– Да, жду с нетерпением.
– Ну и что? Когда будут результаты?
– Не сразу, конечно.
– Вообще-то у нас тут принято все получать сразу. Я почему беспокоюсь... Их ведь собираются использовать на моих ребятишках. – Он кивнул на дверь ближайшей палаты. – На самых слабеньких.
– Я знаю. Разработка и предназначена для самых слабых. Для тех, у кого нет своего иммунитета.
– И вы думаете, он появится?
– Не сразу, но появится.
– Посмотрим, посмотрим...
Профессор открыл собственным ключом тяжелую дверь палаты, и в ту же секунду оба услышали истошный крик. Гриша в замешательстве взглянул на коллегу, но тот лишь нахмурился, сделав успокаивающий жест.
Они вошли. На широкой кровати извивался совершенно голый худой человек с провалившимися глазами и рыжими волосами, похожими на паутину. Белоснежное одеяло валялось на полу.
– Реланиум, шесть кубиков, быстро! – скомандовал профессор, осторожно прижимая пациента к кровати.
Григорий поспешно, но без суеты открыл переносной комплект, отломил головку ампулы, разорвал упаковку шприца.
– Дайте шприц, я сам.
Гриша поднял с пола одеяло – нежное и невесомое, словно сотканное из тополиного пуха.
– Тихо, тихо... – бормотал профессор, вводя препарат. – Мы рядом, мы поможем. И совсем не надо кричать, вырываться, нет ничего страшного...
Пациент стонал все тише и тише и вскоре умолк.
– Сам слабенький, а глотка вон какая! – добродушно усмехнулся Соломонов.
– Он и ночью кричал, – сказал Григорий, взглянув на записи дежурного. – И кстати, в соседней палате тоже вторую ночь неспокойно.
– Плохо им, вот они и кричат. Разве больница – не место страданий? Днем еще ничего, а вот останешься на ночное дежурство – тогда наслушаешься.
– Поэтому и стены обиты звукоизоляцией?
– И поэтому тоже.
Григорий не стал спрашивать, зачем здесь такие тяжелые двери с мощными замками, зачем прочные металлические жалюзи на окнах. «Золотой родник» был самой неприступной больницей из всех, что ему приходилось видеть.
Помимо замков, жалюзи и телекамер, покой пациентов ежедневно и еженощно охраняли с десяток бойцов службы безопасности, которые проводили время у себя в караулке. Там они играли в карты, смотрели телевизор, чистили оружие или таскали гири. В любой момент клинику можно было превратить в защищенную крепость с собственным гарнизоном. Для какого врага это готовилось, можно было только гадать.
– Ну, приступим, – проговорил Соломонов, надевая перчатки. – Напомните, что у нас там...
– Тут заключение из лаборатории, – ответил Григорий, открывая документы. – Сегодняшний приступ утром – это, видимо, замедленная анафилактическая реакция на белковые сыворотки, которые ему кололи последние три дня. Поскольку упало давление, дежурный сразу поставил капельницу – ноль-один-процентный адреналин в хлористом натрии. Больше ничего не делали. Похоже, он получил легкую форму шока только из-за слабых гамма-глобулинов.
– Что сказано по состоянию?
– Судороги, учащенное мочеиспускание, уртикарные высыпания на коже, затрудненное дыхание... Стероидные гормоны рекомендуют не использовать.
– Ну, это мы сами решим, что нам использовать. Пишите: дексаметазон – внутривенно, пять миллиграмм, двухпроцентный супрастин – внутримышечно, два кубика...
Началась обычная ежедневная работа: негромкий голос профессора, шелест бумаг, звон инструментов. Задача у Григория была вроде и не сложная, но выматывался он здорово. Работая с Соломоновым, приходилось всегда быть в напряжении, он требовал предельной быстроты, аккуратности и точности.
В коридоре, при переходе в следующий кабинет, их перехватила Татьяна – кассир, выполнявшая еще и функции секретаря канцелярии.
– Игорь Эдуардович, позвольте забрать у вас Григория. Шамановский просил его зайти во флигель.
– Шамановский? – удивленно переспросил профессор. – Что-то случилось?
– Нет, ничего не случилось. Просто нужна какая-то помощь.
– Ну, раз так... Идите, Гриша, я справлюсь сам.
Григорий уже знал, что из главного корпуса во флигель можно пройти не только через дворик, но и через подземный коридор. Видимо, это было задумано как часть режима стерильности, хотя далеко не всегда правило соблюдалось.
Переход заканчивался дверью, которую сторожили магнитный замок и переговорное устройство. Еще ни разу Григорию не доводилось попадать за эту дверь.
На этот раз главный лично открыл ее перед Гришей. В подвальном коридоре было тепло и сухо. Гриша мимоходом заглянул через незакрытую дверь в одно из помещений и увидел просторный зал, освещенный только бледными кварцевыми лампами и глазками аппаратуры. Он не успел разглядеть ничего, кроме десятка высоких прямоугольных ящиков или, скорее, ванн. Здесь стоял странный кисловатый запах, словно в этих ваннах что-то мариновалось.
Шамановский провел Гришу в свой кабинет, устроенный здесь же, в подвале. Он кивнул, приглашая его садиться в кресло. Сам вымыл руки, вытер о фартук и тоже сел напротив.
– Ну, как работается?
– Пока справляюсь.
– Ну-ну... Давай помогай Соломонову. Ему уже тяжело одному. Сейчас притрешься у нас, получишь еще пациентов.
Рабочий стол главного был завален бумагами: почтой, компьютерными распечатками, рулончиками факсов. Возле лампы стояла небольшая фигурка какого-то животного, сделанная из желтого металла. Она являлась единственным украшением кабинета.
– Ты у нас зарплату получал уже?
– Да.
– Доволен? – Главный усмехнулся.
– Вполне.
Зарплатой своей Гриша был более чем доволен. Он помнил, как первый раз пришел в кассу, как расписался в ведомости, а затем Татьяна начала выкладывать деньги. Она вслух едва слышно пересчитывала купюры, стопка все росла и росла, и Гриша не мог взять в толк, что все это ему.
– Я что хотел спросить, – произнес Шамановский. – Ты ведь по-английски читаешь?
– Да, могу.
– Я получил материалы по поливакцинам. – Главный нашел на столе большой, криво надорванный конверт. – Ты посмотри, выбери, что тут интересного, пометь карандашиком. Потом расскажешь мне или Соломонову. До вечера управишься?
Григорий пролистал подшитую распечатку, кивнул.
– Как сделаешь – сразу заходи. Пойдем, провожу тебя к выходу.
