Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика
Не имею ни малейшего понятия, что именно в этой музыке так влияет на чужаков. Этого и сам Монк не знает. Позднее, возвратившись на Землю, я рассказал ему об этом вечере, и Телониус чуть не лопнул от смеха. Он сообщил мне, что к нему уже заходил какой-то ученый, одержимый некой теорией, вооруженный распечатками с расчетами, графиками и непонятными цифрами. Но Монк ответил, что ответ на этот вопрос куда проще. «Все дело в таланте», — сказал он тогда и подмигнул.
Как бы то ни было, но до дома нас доставили даже быстрей, чем ожидалось. Мы просто начинали каждое свое выступление с парочки таких композиций, и тех жаб, кто оказался недостаточно сообразителен, чтобы понять с первого раза, тут же как ветром сдувало. Вскоре зал принадлежал уже только нам. И в те дни мы старались экспериментировать в музыке, не пытаясь расплываться. Наши пальцы продолжали помнить все те многочисленные мелодии, услышанные нами с того момента, как мы попали на корабль. Кстати, несмотря на то, что прошло уже много лет, я до сих пор ничего не забыл. У меня по сей день прям не голова, а чертова музыкальная библиотека.
Естественно, теперь мы не работали днями напролет. Теперь мы стали больше отдыхать, а некоторые (за исключением тех, кто все еще строил из себя космических мусульман) порой пьянствовали целую ночь и начали таскать к себе девочек из канкана. Я поговорил с Моник, предложив расшевелить и их коллектив, и знаете, они ведь французы. Революции у них в крови. Они просто перестали расплываться, выходя на сцену, и вскоре их зал был столь же безлюден, как и наш, так что у цыпочек появился целый вагон времени, чтобы пьянствовать и развлекаться вместе с нами. Обилие миловидных француженок привело к тому, что последние из космических мусульман начали сбиваться с путей праведных и все чаще стали присоединяться к общему веселью. На некоторое время мы словно очутились в раю.
Полагаю, расплываться продолжали разве что ковбои, поскольку они-то как раз от души развлекались, гоняясь своими коровами, и не мыслили без этого жизни. Да еще ничего не изменилось для зверей из русского цирка, просто потому, что для них не было никакой разницы. Быть может, расплывался еще и тот русский парень, но ни его, ни китаянок мы больше не видели.
Так вышло, что мы должны были отправиться в путь к Плутону, но спустя несколько дней после того, как крейсер отчалил от Юпитера, жалоб на нас накопилось так много, что Большого Си вызвали к человеку — а точнее, жабе, — управлявшему кораблем. Возвратившись, наш шеф сообщил, что чужаки были вынуждены признать, что мы играем джаз в полном соответствии с контрактом, что запрет на Монка оговорен не был и что они тут ничего не могут поделать. Я отчасти уже ожидал появления толпы линчевателей, но ничего не происходило. Круизное судно просто развернулось и на всех парах помчалось к Земле. Мы с Моник развлекались целыми ночами, но оба понимали — этот полет не продлится вечно.
— Выходи за меня, — сказал я как-то, когда мы лежали на кровати и курили. Не уверен, что мне и в самом деле хотелось жениться на ней, но тогда мне показалось необходимым произнести эти слова.
— Робби, — ответила она, — я же тебя знаю. Ты ведь musicien. Тебе не нужна жена. Ты вольная птица в небе.
Я выпустил облачко дыма.
— Думаю, ты права, детка.
— Давай насладимся тем временем, что у нас осталось, а когда все закончится, мы не станем говорить «прощай», мы скажем: «при встрече увидимся».
Я тихо засмеялся.
— Не, правильно говорить «до встречи» или «еще увидимся». Но никак не…
— Да какая разница, — сказала она, откидывая с меня покрывало.
Знаете, когда мы добрались до Земли, нас высадили в Африке.
О, эта Африка — моя Родина, место где начиналась наша музыка. И вот я оказался там, но что забавно, мне было плевать. Я хотел поскорее вернуться в Нью-Йорк, к клубам 52-й, к Минтону.
Но мне пришлось набраться терпения. Лифт опустился возле города, названия которого я не запомнил, на территории того, что в те времена еще называлось Бельгийским Конго. Там было полно заносчивых и богатых белых беженцев, так что через город пришлось ехать в закрытых джипах. Моник сидела рядом со мной, держа меня за руку, и я практически не видел ее лица за этими ее солнцезащитными очками. Кроме того, на ней была надета летняя шляпа с удивительно широкими полями. Француженка все время смотрела в окно, разглядывая холмы.
Наконец, мы добрались до места, и пришло время прощаться. Я помог достать из багажника ее чемодан и остановился. С одной стороны от машины выстроился наш джаз-бэнд, ожидающий только меня, чтобы отправиться в Нью-Йорк, а с другой — все эти девочки из канкана, готовящиеся отбыть в Париж.
А мы замерли посредине.
— Чем займешься? — спросил я.
— Я не поеду в Нью-Йорк, — ответила она.
— Это понятно. Я спрашиваю: чем займешься?
— Отправлюсь в Париж, — она произнесла это слово на французский манер: Paree. — Нужно рассказать людям все, что я видела, и потребовать от властей прервать всякие связи с этими les grenuoilles.
Надо заметить, что именно так она и сделала, и не отступала до тех пор, пока последняя жаба не убралась с Земли навсегда. Не думаю, впрочем, что именно она стала причиной их отлета, но Моник и в самом деле боролась до последнего.
— Звучит неплохо, — произнес я, разглядывая ее ладони.
— А ты? — чуть более мягким тоном спросила она.
— Я? Так я ж музыкант, Моник. Поеду домой и продолжу играть.
Я поцеловал ее, и мне страсть как захотелось, чтобы этот поцелуй оказался волшебным, как в тех сказках для малышей. В них поцелуй был способен разбудить спящую принцессу или спасти мир. Но в действительности меня просто чмокнули в ответ, и Моник исчезла из моей жизни навсегда.
Вы бы только знали, чего нам стоило добраться до Нью-Йорка. И дело было далеко не в выросших повсюду новых зданиях и появлении на улицах стремительных летающих машин, так здорово врезавшихся порой друг в друга. Чертовы жабы решили поквитаться с нами за срыв турне. Эти сукины дети из «Onix» уже разорвали наши контракты, и в итоге я получил не больше нескольких тысяч долларов, что было несказанной наглостью, ведь договаривались-то мы на целый миллион, а отработал я чуть менее половины установленного срока.
Но, честно скажу, в общем итоге мне плевать и на это. Ведь те пилюльки так до конца и не выветрились из моего организма (большая часть способностей осталась при мне, хотя прошли десятки лет). Моя мама любила говаривать: «мальчик мой, собирай все те лимоны, что преподносит тебе судьба, тогда однажды ты сможешь сделать себе лимонад». Да, пускай она и была отвратной кухаркой, но в жизни мама кое-что смыслила.
