Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика
— Пожалуйста, поприветствуем Мммхмхннгна Тяжелые Брови, — сказал Большой Си. Эти чуждые имена становилось все проще и проще выговаривать, что мне уже переставало нравиться.
Большой Си повернулся к нам, щелкнул пальцами на счет два и четыре, а затем громко прошептал: «Звездная пыль». Мы все вскинули инструменты, и распорядитель кивнул. Ритм-секцию мы заиграли, лишь слегка расплываясь. Ведущую линию обычно исполнял тенор-саксофонист, а стало быть — я, но конечно же, если в концерте принимает участие особый гость, то и вести будет он. Так что мне не оставалось ничего иного, кроме как импровизировать наравне с остальными саксофонистами.
Фагот звучал преотвратно, завывая, точно избиваемая пьяным хозяином собака. Это не музыка. По-другому и не скажешь. Мммхмхннгн играл, настолько расплываясь, что воцарялась подлинная какофония. Мелодия не строилась, и я не мог найти в ней ни ритма, ни гармонии, ни полифонических контрастов. Точно потоки белого шума, наложенные друг на друга. Клянусь, меня мутило от одного только звука. Мотив жаба завершила высоким «ми» и столь же высокими «фа-натурэль» и «ре-диез» одновременно. И поверьте, этот чудовищный диссонанс звучал всю концовку мелодии, а потом и еще две минуты после того, как вся остальная группа прекратила играть.
И когда все стихло, жабья публика восторженно закричала, завыла и замахала щупальцами, что в их обществе служило эквивалентом оваций. Мне оставалось только смириться с тем, что впереди предстояла совершенно дерьмовая ночка.
Джей Джей появился спустя пару недель. Я заметил его пьющим кофе в одном из баров, когда мы с Моникой возвращались обратно после осмотра витрин под куполом марсианской станции. По правде сказать, мне нечего и не на что было покупать — все это ждало меня только по прибытии на Землю. Но для меня тогда все было в диковинку, и я даже подобрал там настоящий марсианский камень. Кстати, я по-прежнему храню его у себя дома.
— Привет, — обратился я к Джей Джею.
Он посмотрел на меня, моргнул и втянул ноздрями воздух.
— Здравствуй. Как поживаешь? Увидимся завтра на репетиции, — и с этими словами он вновь обратился к своему кофе, словно я уже давно ушел.
Каким бы странным ни было его поведение, я все равно не сразу поверил Большому Си, когда тот сказал мне, что это уже вовсе не Джей Джей.
— Пускай он и выглядит в точности так же и говорит неотличимо, но это не твой друг, — объяснил Тортон. — Они сделали нечто вроде живой копии, вырезав из нее все недостатки. Теперь даже образ его мыслей ближе к ним, чем к нам. Это во всех смыслах не Джей Джей. Уже нет. Смирись.
Мне тогда подумалось, что Большой Си провел на этих кораблях столько времени, что и сам уже окончательно свихнулся. Но теперь, вспоминая тот разговор, я и сам понимаю, что мой друг действительно изменился. Его манера речи стала напоминать мне белых адвокатишек, вечно равнодушных и предельно вежливых. И на следующей репетиции он играл без души. Никакой оригинальности, ни единой искры. Я проследил за его музыкальной линией, а вернувшись к себе, переслушал несколько пластинок, и могу вам сказать одно: с момента своего возвращения Джей Джей ни разу не сыграл ничего такого, что прежде в точности так же не было бы исполнено кем-то другим.
Но окончательно я убедился, что его больше нет, когда увидел, как он развлекается. Определенные сомнения закрадывались и раньше, но они так и не собирались в единое целое до того вечера, когда я решил отдать ему несколько одолженных пластинок Мингуса. Я постучался в его дверь, но, хотя мне было известно, что он там, никто не ответил.
Тогда я заглянул внутрь и обнаружил его лежащим на кровати в обнимку с двумя жабами. Те опутали своими щупальцами его шею и ноги и старательно вылизывали глазастыми языками его шарики… Я захлопнул дверь, и меня чуть не вырвало.
Конечно, Джей Джей, как и все музыканты, с какими мне доводилось играть, был редкостным извращенцем и без всяких сомнений мог устать от целибата, пропагандируемого этими космическими мусульманами. Быть может, у него яйца уже гудели так, что сносило крышу. Вот только он никогда даже и в мыслях не держал, чтобы перепихнуться с жабой. После того случая я все-таки понял, что Джей Джей потерян.
Когда спустя пару дней я встретился с Моник в зале отдыха, она стояла, глядя на звезды. Она не появлялась уже полторы недели, а у меня не было возможности спуститься на французский этаж. Тем временем мы уже направлялись к Юпитеру. Как рассказал мне Большой Си, на то, чтобы добраться до места, должно было уйти порядка месяца или двух, а остановка там продолжалась около недели. На лунах, говорил он, есть что посмотреть и чем заняться, и кое-что из этого ни в коем случае нельзя пропускать.
— Детка, где же ты была? — спросил я.
— Дела, — ответила она. — Очень много дел.
— И что же это за дела? — как можно более невинным тоном произнес я.
— Одна из наших девочек — она заболела. И ее увели эти les grenouilles.[113] — Моник скривила личико.
— Должно быть, забыла принять таблетки, — пробормотал я себе под нос.
— Euh? Quoi? — произнесла Моник. Я удивился и посмотрел на нее. — Que dis-tu?[114]
— Говорю, должно быть, она забыла принять пилюли. Ну, как Джей Джей тогда.
— Non, — ответила она. — Один из крокодилов…
— Жаб… — поправил я.
— Жаб, oui, les grenouilles, один из жаб пригласить ее в свою комнату, а она ответила non и на следующий день была очень больна. — В моей голове внезапно всплыло воспоминание о Джей Джее с этими щупальцами, оплетающими его ноги и лезущими в рот. Мне становилось мерзко от одной мысли об этом.
— Но ты-то в порядке, да, детка? — Я взял ее за руку.
Она повернулась и посмотрела на меня глазами, зелеными, точно китайский нефрит.
— Я хочу домой, — сказала она, сжимая мою ладонь. — Я не знаю, как ты можешь влюбляться на этом корабле. И не понимаю как можно хотя бы поверить в возможность любви в таком жутком месте.
— Крошка, пойдем со мной, — сказал я.
— Oui, я пойду. Но я не буду любить тебя, Робби, — отозвалась она, стискивая мою руку чуть сильней. — И ты не должен любить меня.
С этими словами она отвернулась и еще какое-то время рассматривала звезды.
Месяц, в течение которого мы добирались до Юпитера, пролетел с пугающей быстротой, проведенный мной в занятиях нелепым, размытым сексом и столь же нелепых выступлениях. Джей Джей, когда играл, неизменно был печален и серьезен, а эта тупая, вонючая жаба, Мммхмхннгн Тяжелые Брови как минимум раз в неделю визжал на своем чертовом фаготе. Джаз-бэнд по-прежнему работал как хорошо смазанная машина и ни разу не выдал дурной ноты, но что-то уже пошло не так, и все это чувствовали.
