Стефан Вул - Живая смерть
В КОНЦЕ ДЛИННЮЩЕГО КОРИДОРА
СВЕЧА ПРЕОГРОМНАЯ СВЕТОМ МИГАЕТ...
О ЧЕМ РАЗГОВОРЫ?
КРЕСТ ЗОЛОТОЙ НА СТЕНЕ СВЕРКАЕТ.
Совсем потеряв голову, Жоаким побрел обратно. Марта, очевидно, сворачивала в этой запутаннейшей сети галерей, нашпигованных обвалами и всякого рода ловушками и темницами, просто так, наобум, ничуть не раздумывая.
Он позвал:
- Марта!
Но его полный тревоги призыв отскакивал, подобно шаловливому мячику, от сводов.
- Т-а-а-а! Марта-а-а-а! Т-а-а-а! Т-а-а-а!
Его крик, трижды прокрутившись в лабиринте, возвратился к Жоакиму, вынырнув сразу из двух проходов, - впереди слева и сзади справа. Ученый развернулся и споткнулся о камень. Выпав от удара из рук, лампа на мгновение выхватила из мрака позеленевшие от плесени и накопившейся веками грязи стены; она шлепнулась на пол, и обрезанный выступавшим углом конус света выхватывал теперь из темноты лишь небольшой участок, жестко окантуривая гуду червей, копошившихся в животе гигантского паука.
Жоаким потянулся закованной в перчатку рукой за лампой. Паук, несомненно, был мертв. На его суставчатом туловище болтался кусок оборванной цепи.
Ученый высветил часть коридора прямо перед собой, и резко отпрянул. Всего в нескольких сантиметрах от сапог пол проваливался в угрюмо черневшую прямоугольную дыру. От волнения у него закружилась голова. Жоаким оперся рукой о стену, но тотчас же отдернул её. Он натолкнулся на что-то податливо-мягкое, нечто живое, чья плоть вздрогнула под его пальцами. Биолог пристально вгляделся, но было уже поздно: тварь удрала. Чьи-то лапы проворно простучали по плитам позади кучи обломков: "Это крыса, вне всякого сомнения, она", - постарался убедить самого себя Жоаким, чтобы не дать разгуляться воображению, способному нарисовать куда более мерзкую картину.
Осторожно, на цыпочках, он отодвинулся от колодца. Странно, однако! Он готов был поклясться, что уже проходил этим путем. Но сие было немыслимо. Тогда, спрашивается, сколько же раз он поворачивал обратно? И вообще: с какой стороны он сюда приплелся? Жоаким ещё раз позвал Марту. В ответ дробный смех, прозвучавший где-то далеко-далеко, но затем быстро приблизившийся. Ясно: он никак не мог доверять акустике этого лабиринта, безобразно деформировавшей расстояния. Тогда ученый заковылял на авось. На лбу морозко выступила испарина при мысли о Марте, плутавшей здесь без какого-либо источника света.
Неожиданно он вновь услышал её где-то справа, на этот раз - он был абсолютно уверен - совсем недалеко. Она распевала другой куплет своей лишенной видимого смысла песенки:
НА ПЫШНОМ ЛОЖЕ ЗЛОТОМ,
НА ПЫШНОМ ЛОЖЕ ЗЛАТОМ
КРАСА-КОРОЛЕВА ЗАБЫЛАСЬ СНОМ.
ПОЧЕМУ?
КОРОНА ЕЕ - ЦВЕТОВ УВЯДШИХ СОНМ.
- Марта! - что было духу крикнул Жоаким. - Прекратите петь эту чепуху, дорогая. Отзовитесь! Говорите спокойно, потому что из-за эхо невозможно правильно ориентироваться в этом хаосе коридоров... Марта!
Он стал осторожно пробираться в казавшуюся тупиковой галерею и лишь в самый последний момент заметил открывшуюся сбоку щель с неровными краями. Он смело сунулся туда, обдирая плащ о стены, чуть не упал, ступив на покатую кучу мусора, забившегося ему в сапоги. Позади вновь раздался явно безумный голос:
ГЛАЗА ЕЕ ВВАЛИЛИСЬ СОВСЕМ,
В ГЛАЗНИЦЫ ВТЯНУЛАСЬ ПАРА ОЧЕЙ.
ЧУДО-ТЕЛО СТАЛО ГРУДОЙ... КОСТЕЙ.
Жоаким обернулся. В углу притулилась Марта. Капюшон оторвался и беспомощно висел на плече, спутанные волосы - все в паутине. Она натужно покачивала головой - слева направо, снова налево...
Заслоняясь от резкого света лампы, она прикрыла глаза рукой и повторила, скорее речитативом, чем напевая:
- ...ЧУДО-ТЕЛО СТАЛО ГРУДОЙ... КОСТЕЙ, DOMINUS BENEDICAT VOS.
Жоаким сразу же по характерному звучанию признал тот самый язык Лациума, на котором были написаны древние книги. Он заскользил по наклонному склону. В сапоги набилось ещё больше гравия. Устало присел возле молодой женщины. Та, помаргивая, взглянула на него и вдруг зашлась в пронзительном вопле, который втянулся в бесконечную путаницу ходов, и ломаясь об острые зубцы камней, покатился, изломанный на тысячи осколков-эхо, куда-то далеко, отскакивая от свода к своду.
- Марта! - умоляюще произнес Жоаким, крепко прижимая её к груди. Марта, успокойтесь! Это же я, Жоаким.
Она выдохнула:
- Почему?
- Что? - недоуменно переспросил биолог, прежде чем сообразил, что этот вопрос входил неразрывной частью в распевавшиеся ею куплеты старинной песни.
Марта повторила:
- Отчего, что такое, о чем разговоры?... Королева уже давно умерла. И ветер рыдает под дверями.
Затем она принялась тихонько всхлипывать.
Совсем обессилев, Жоаким чуть было не расплакался вместе с ней от осознания собственной немощи, ужаса и отчаяния.
Его губы предательски задрожали, и он крепче сжал Марту в объятиях.
3
Марта замкнулась в покорном молчании.
Жоаким не смог бы сказать, сколько часов он подталкивал её перед собой, фактически таща молодую женщину на собственном горбу по извилинам подземелья. Он безуспешно пытался отыскать выход. Свет лампы постепенно тускнел, и он старался теперь зажигать её пореже - только в опасных местах и при разветвлениях. Большую часть времени он пробирался на ощупь.
Пару раз ученый прикорнул, растянувшись прямо на плитах. Но перед этим, дабы исключить возможность побега Марты, он связывал её полосками своего разорванного плаща.
Его охватила невыразимая слабость, мучила жажда. Он уже предчувствовал, что вот-вот наступит момент, когда упадет замертво. Если бы Жоаким был один, то не стал бы этому противиться. Единственным источником его энергии оставалась любовь к Марте. Но и он начал иссякать, превратившись в слабый и прерывистый ручеек мужества.
Внезапно возникли галлюцинации. Из окружавшей их тьмы начали выступать, выплясывая причудливый танец, какие-то светившиеся точки, затем - светлые пятна на своеобразном сером фоне. Он помотал головой и усиленно потер глаза. Но видения не исчезали. Тогда Жоаким зажег лампу.
Окончательно одурманенный, он тупо уставился в сочившиеся влагой стены, в земляные завалы на пути и валявшиеся кругом камни. Вновь погасил лампу и стал вслепую карабкаться по песчаному склону вверх. Левой рукой продолжал сжимать хрупкую кисть Марты.
Галлюцинации возобновились через полминуты. На этот раз они приняли форму тусклой кляксы на вершине очередной осыпи. Она деформировалась и разрасталась по мере продвижения Жоакима. То было... нет! Вовсе не видение!
