Валентина Журавлева - Сквозь время. (Сборник)
— Не понимаю…
Он бессильно откинулся на подушку.
— Прошло девятнадцать лет, — отчетливо, почти по слогам повторил Зорин. — Проказа излечена. Это было нелегко. Последняя стадия,. Девятнадцать лет…
— А вы? — прошептал Садовский. — Вы?
— Мы победили старость, — просто сказал Зорин. — Поэтому я… такой… Старость теперь наступает нескоро.
Садовский закрыл глаза. Потом приподнялся на локтях, посмотрел на Зорина. Спросил беззвучно:
— Как?
— Ну, не сейчас, голубчик, не сейчас, — мягко сказал Зорин. Посмотрел в глаза Садовскому, улыбнулся. — Ну, хорошо, голубчик, не волнуйтесь… Понимаете… видите ли, старение организма считалось необратимым процессом. А мы доказали, что процесс этот обратим. Пока — ограниченно, но обратим. Вот и все… Нет, нет! Больше ничего не скажу!..
Садовский дышал тяжело, с хрипотой. Лег, губы шептали:
— Девятнадцать лет… Девятнадцать лет…
Зорин взял его руку — сухую, холодную.
— А… другое? — еле слышно спросил Садовский. — Девятнадцать лет… Люди…
Зорин понял.
— Да, коммунизм, — он улыбнулся. — Многое изменилось. Вы не узнаете.
— Что? — прошептал Садовский.
Зорин покачал головой.
— Не спешите. Все впереди.
Садовский долго, очень долго лежал, глядя куда-то в пространство. Потом улыбнулся — одними глазами. Зорин уловил слабое пожатие руки.
ЭКСПЕРИМЕНТ 768
Согласитесь, что четыре года без отпуска — это уже слишком. Особенно если девяносто процентов этого времени проведено в отдаленных районах Восточной Сибири… Так я и сказал начальнику геологического управления, когда была закончена обработка материалов, собранных нашей экспедицией. Начальник вздохнул, но протянутое мною заявление подписал.
Я получил отпуск на все лето. “Отдыхать — так отдыхать”, — это было решено сразу. Но как отдыхать? На всякий случай я решил посоветоваться с врачами.
Седенький врач долго выстукивал и выслушивал меня. Потом снял пенсне, достал из кармана платок и начал неспеша протирать стекла.
— Ну, как, доктор? — поинтересовался я.
— Сколько вам лет? — спросил он вместо ответа.
Я приготовился к худшему.
— Тридцать четыре. А что?
— Тридцать четыре? В таком случае еще шестьдесят шесть лет я вам гарантирую. Сердце стальное, нервы стальные, легкие… — он помедлил, подыскивая выражение, — легкие тоже стальные. Отдых вам противопоказан. Восходите на Эльбрус, переплывайте Керченский пролив, идите пешком из Москвы во Владивосток… Словом, не сидите дома. До свидания, молодой человек…
Ни один из перечисленных доктором вариантов меня не устраивал. Палатки, переходы, переправы- все это мне изрядно надоело. И я решил: “Отдыхать — так отдыхать. Остаюсь в Москве”. Это была гениальная идея. Сняв дачу, я мог бы совмещать отдых с прогулками по московским музеям и картинным галереям, ходить в театры и на концерты. К тому же я был отчаянным болельщиком, а борьба за кубок по футболу обещала в этом году быть особенно интересной.
На следующее утро я начал поиски дачи. Занятие это оказалось довольно скучным, и я не буду рассказывать о том, как пересмотрел десятка два дач. Все они чем-то меня не устраивали. Только на третий день я увидел то, что мне хотелось.
Небольшой двухэтажный коттедж стоял в центре кленовой рощи. Чистенький, свежевыкрашенный, изящный домик невольно привлекал внимание. Метрах в двадцати от фасада был разбит цветник, поодаль виднелись шезлонги.
К сожалению, дача не производила впечатления пустующей. В открытое окно первого этажа была видна пожилая женщина, готовившая обед. Откуда-то издалека доносилась тихая мелодия вальса, а где-то рядом со мной мужской голос отсчитывал: “Семьдесят шесть… семьдесят семь… семьдесят восемь…”
Спрашивать хозяев было бесполезно. Но и уходить не хотелось.
— Нравится?
Неожиданный вопрос заставил меня вздрогнуть. Я обернулся. Передо мной стоял необыкновенно высокий мужчина лет сорока. Вся его одежда состояла из коричневых трусов и белой майки-безрукавки. Голова, чисто выбритая, казалась непропорционально маленькой. Глаза, прикрытые толстыми стеклами роговых очков, внимательно и как-то оценивающе смотрели на меня. В руках у незнакомца была детская веревочная скакалка.
— Нравится дача? — повторил он.
Я ответил, что нравится.
— Прекрасная дача, — согласился он. — Но мне одному дороговато. Хотите в компанию? Вам на сколько?
— До конца лета.
Незнакомец сразу оживился.
— Да ну? Вот здорово? Я-то ведь тоже здесь до сентября. Значит, по рукам? Первый этаж общий, второй пополам, а? И на полном пансионе. Соглашайтесь!
Он назвал очень небольшую сумму, и это окончательно решило дело. Я согласился.
— Отлично! — воскликнул незнакомец. — Сейчас я предупрежу хозяйку, и будем считать, что все в порядке. Подождите здесь.
Он направился к дому. “Направился” — это, конечно, не то слово. К моему удивлению, он не шел, а бежал, прыгая через скакалку. Зрелище было довольно забавным. Высокий рост заставлял незнакомца при каждом прыжке складываться почти вдвое и резко вскидывать ноги. Должен сказать, что проделывал он это очень ловко — веревка прямо-таки мелькала в воздухе. Трудно было понять, почему он предпочитал именно такой способ передвижения. Я знал, что спортсмены применяют скакалку для тренировки, но незнакомец — узкоплечий, тощий и уже немолодой — меньше всего напоминал спортсмена.
Минут через пять показалась хозяйка — пожилая женщина, которую я видел через окно. Незнакомец трусил следом за ней, быстро взмахивая веревкой и подгибая ноги. Я пошел навстречу.
— Дарья Константиновна, — незнакомец скакалкой показал на хозяйку.
Я назвал себя. Хозяйка нерешительно посмотрела в мою сторону, потом на незнакомца. Поймав его подбадривающий взгляд, она сказала, что не возражает против моего вселения. Я протянул ей деньги, она почему-то покраснела и махнула рукой. Однако незнакомец спокойно взял деньги, пересчитал и положил ей в карман передника. Хозяйка пробормотала что-то вроде благодарности и сейчас же ушла. Мы остались вдвоем.
— Трах, — сказал незнакомец.
Я удивленно посмотрел на него.
— Трах, — повторил он.
— Простите, — нерешительно сказал я, — это в каком же смысле “трах”?
— В прямом, — рассмеялся незнакомец. — Это моя фамилия. Николай Андреевич Трах.
Я начал извиняться, но Трах перебил меня:
— Пустяки! Не впервые… А ведь фамилия-то, казалось бы, простая. Бах — все привыкли, а вот Трах — как-то необычно… Вы кто по специальности?
