Алексей Барон - Эскадра его высочества
— Какой еще Алены Павловны? — не понял Стоеросов.
— Да Алены Павловны Стоеросовой. Сестрицы, то есть вашей…
— А! Эге. Так это ты что, про Аленку намекаешь?
— Ну да. Вот-вот, — пробормотал посол. — Про Аленку.
Свиристел замолчал в большом удивлении. И не только он. Даже пройдоха Прошка выглядел обалдело. В общем, послы — народ скрытный. Но Обенаус превзошел всех. Только о стряпчем позабыл в страстях своих. И понять его можно, все же человек, хоть и дипломат. Размяк, расслабился, не поостерегся, не поискал длинных ушей.
А зря. Тот Кликун в углу прятался, за дверью. Ушами шевелил, шельма, смекнул, что сейчас не до него.
— Альфред! Ты… того, встань с полу, — сказал Стоеросов. — Штаны же перепачкаешь! Панталоны свои дипломатические.
Перебирая руками по стенке, Обенаус поднялся.
— Алену-то спрашивал, жених?
— Спрашивал, П-палыч.
— Ну, чего она ответила, догадываюсь.
Стоеросов выпил, посмотрел на жениха грустно и серьезно.
— Сестренку мою не обидишь, знаю. А если в Поммерн увезешь, так оно и лучше будет. Нравы у нас пока что диковатые, как известно…
Тут Свиристел страдальчески поморщился.
— Слушай, — сказал он. — Если мальчонка у вас получится, назови Павлушкой, лады? В честь родителя моего. А то и не знаю, смогу ли сам уважить.
— Т-так вы согласны? — запинаясь спросил барон.
— Я-то?
Свиристел отвернулся, смахнул что-то с бороды, и вдруг рявкнул:
— Аленка! Где ты там прячешься?! Ну-ко, озорница, стань перед мужем своим!
* * *За дверью послышались торопливые шаги.
Алена вошла, низко кланяясь. Нарядная, в лучшем своем сарафане, пахнущая иноземными духами. С косой, заранее уже упрятанной под платок.
На вытянутых, дрожащих руках, несла она бархатную подушечку, а на подушке — символ женской покорности. Злую, змеей свернутую плеть.
Просвещенный померанский барон ужаснулся.
— Алена Павловна! Голубка моя, да как вы могли подумать-то такое…
— А ты не спеши, не спеши, Альфред, — вдруг захохотал Стоеросов. — Пригодится еще!
Потом повернулся к Алене и сказал:
— Ну что, сестренка? Откомандовалась?
— Спасибо тебе, Свиристелушко, — кусая губы, сказала Алена. — Век молиться за тебя буду! Скучать буду…
Она заплакала, уткнулась в братину грудь и тихо спросила:
— Прошка сказывал, что имение ты продал. Уедешь теперь?
— Теперь-то да, теперь-то что? Можно.
— Ох, слава те, господи! Услышал молитвы… А к нам вернешься? Обещай!
— А чего? Вернусь, — сказал Стоеросов. — К вам — вернусь. Запросто. Только не с той стороны, куда ухожу.
Обенаус покачнулся.
— С любой, Свиристел… Ну что тебе сказать? Покуда я жив, мой замок — твой дом. Только вот что…
— Что?
Обенаус качнулся сильнее, вцепился в плечо нового родственника и сообщил, что после кавальяка, шериса и стоеросовки пить больше не сможет.
— Да уж, зятек, — сочувственно кивнул Свиристел. — И не стоит. Впрочем, Аленка особо-то и не позволит, присмотрит она за тобой.
— Давайте посидим на дорожку, — предложила Алена.
И они сели. А Прошка выскочил, закрыл за собой дверь и плотно прижался к ней спиной.
— Господи, господи, — бормотал он. — Ну пошли ж ты и мне кого-нибудь. Всех, ну вот всех сегодня люблю. До ужаса! А поцеловать некого…
И тут он увидел Кликуна.
— Ба! Есть, значит, кого. Ах ты ж… скотина безрогая! Ну, ты и тупой же ты угол. Ах ты ж… тригонометрия!
Он выволок стряпчего, от всей души двинул в подлую рожу, а под зад пинком наладил.
Кликун, не проронивший за время визита ни слова, остался верен себе и на этот случай, — по лестнице скатился все так же молча.
Падал умело, сберегая голову, кошель да письменный ящик. В общем, привычен был мужчина.
* * *Мужики в сенях вставали, потягивались, разбирали оружие и по одному исчезали в узкой дверце, ведущей в необъятные подвалы Стоеросовой домины. Там, меж винных бочек, уж был открыт лаз; в подземном ходе горели лампады.
А Прошка раздобыл кисть с ведром известки, после чего вышел на улицу.
Толпа заволновалась.
— Эй, Прохор! Ну что, ну как там? Свиристел бороняться будет или в Изгойный подастся?
— Щас, — важно сказал Прошка и принялся малевать на воротах корявые буквы:
ПРОДАНО.
СОБСТВЕНАСТЬ КУФЮРСТА ПАМЕРАНСКАВО
Толпа заволновалась сильнее. Прошка поставил точку, полюбовался, потом добавил:
И БАРОНА ИХНЕГО
ИМЕНЕМ АЛЬФРЕД
— Прохор, Прохор! Это как то есть продано?
Прошка уселся на скамеечку, достал кисет.
— Обыкновенно, — сказал он. — За деньги.
— Э! Погоди закуривать. А Свиристелка где?
Толпа придвинулась поближе. Прошка невозмутимо положил ногу на ногу и выпустил замысловатое колечко дыма. Потом поманил пальцем ближайших и шепотом сообщил:
— Свиристел? Да в бегах. Сам посуди, где ж ему быть?
В толпе заспорили. Через некоторое время вперед выдвинулся толстый кривоглазый отец Бонифаций, игумен монастыря Святаго Перенесения и первейший собутыльник покойного Агафония.
— Сбег там Свиристелко али не сбег, — это еще проверить требуется, — заявил он. — Верно говорю, ребяты?
В толпе одобрительно зашумели. Прошка пожал плечами.
— А кто же против? Давайте ваших выборных. Человек десять, пожалуй, довольно будет.
— Э, нет, десяти маловато, — тут же заспорил игумен, алчно косясь на терема, в которых много чего прихватить можно. — Эвон сколько понастроено! А если не убег? А ежели притаился яко аспид? Что тогда?
После долгих препирательств остановились на тридцати, да еще и с оружием.
— Вдруг аспид не один притаился? Как выскочат…
— Хрен с вами, — сказал Прошка, прикидывая, далеко ли уплыл Стоеросов. — Только факелы загасите, а то пожгете все. Эгей, мурмазеи! Слышите меня?
— Слышим, не кричи. А чо?
— Сей же час бочки с хинной выкатят. Покупку обмывать будем?
— Ну ты и спросил! — удивились передние.
— Чего? Как? Сколько? — волновались задние. — Хинная? Да много ли бочек-то будет?
— А сколько выпьете, — сказал Прошка.
И подумал, что хоромины, пожалуй, не пожгут. Все остальное уцелеет едва ли.
* * *И покатились бочки к главным воротам. Туда же хлынули осаждающие, быстро превращаясь в жаждущих. Пользуясь удобным моментом, Обенаус вывел свою невесту через боковой выход.
Алена ушла в чем была, только прихватила кошелку с портретом родителей да личными драгоценностями. По дороге несколько раз оглядывалась на бывший дом брата, где выросла, и где сейчас шастала волосатая, вороватая и вонючая компания Бонифация.