Уильям Форстен - Роковая молния
Вдали на западном склоне зажглись керосиновые фонари, обозначающие место посадки аэростата после вечернего патрулирования. Двое друзей пристально смотрели, как снижается темный корпус летающей машины, как несколько рабочих прикрепляют нос аэростата к мачте, а затем заводят его в ангар. Позади раздался протяжный свисток паровоза, прошедшего через ущелье в Белых холмах, россыпь искр из трубы отмечала его путь.
Вокруг возрождались к жизни ночные звуки — стрекотание сверчков, уханье совы, призрачный шелест крыльев; светлячки освещали свой бесшумный полет над склонами холма, соперничая с огоньками лагерных костров.
— «Когда закончится жестокая война…» Песни смешивались друг с другом.
— «О Перм, услышь нас вечерней порой…»
— «Тащите горн, ребята, споем другую песню…»
— «Жила-была боярская дочка, златовласая красотка…»
Голоса звучали все вместе, сливаясь в единый гимн жизни накануне смертельной войны.
Калин поднялся, держа цилиндр в руке и прислушиваясь к плывущим в воздухе голосам. Над головой повисло Большое Колесо, наполнив ночь призрачным сиянием. Долина стала затягиваться молочно-белой дымкой тумана, поднимавшегося с земли.
Эндрю тоже поднялся и замер, впитывая в себя звуки жизни, ощущая их в своем сердце, в своей душе. Оглядываясь на запад, он представлял себе ту трагедию, что должна была произойти наутро в двух сотнях миль от него. Предстояло сожжение тела кар-карта, которого убил именно он, как если бы сам нажал на курок. Эндрю почти физически ощущал ужас, охвативший сотни тысяч людей, которые, возможно, как раз в этот момент с. тоской смотрели на ночное небо. Для них эта ночь была последней. И еще одна мысль уже не в первый раз пронеслась в его голове: возможно, завтра погибнет и он сам, а мир вокруг будет все так же существовать без него.
«Завтра. Господи, прости меня за то, что случится завтра». — беззвучно молился Эндрю. Он знал, что не сможет уснуть всю ночь, что сердце его будет трепетать, чувствуя на расстоянии ужас этих людей.
— Помоги им, великий Перм, — прошептал Калин. и Эндрю понял, что его друг думал о том же.
— А потом помоги нам, — продолжил Эндрю. — Пусть их гибель послужит во имя будущего.
— Слабое утешение для обреченных на смерть. Эндрю не смог ничего ответить.
Он старался прогнать кошмарные видения бойни, которую устроят мерки на могиле Джубади. Полковник посмотрел на свою армию, чтобы успокоиться при виде полных жизни солдат. Его вниманием завладела старая знакомая мелодия, принесенная ими в этот мир. Правда, слова ее звучали уже по-другому, на другом языке. «Шенандоа». Эндрю смахнул навернувшиеся слезы.
О ласковый Нейпер, я мечтаю увидеть тебя. Беги вперед, кати свои воды…
Песня летела от одного костра к другому, поглощала все остальные звуки, тысячи голосов сливались в единый хор.
О ласковый Нейпер, я мечтаю увидеть тебя. Я ухожу далеко-далеко…
Ночь на Раппаханоке, потом еще неделя… Полковник горестно склонил голову.
— Пора возвращаться, дружище, — прошептал он.
— Кесус, помоги нам.
Калин со вздохом надел цилиндр и посмотрел в лицо Эндрю.
— Мне нужна твоя сила, Эндрю.
— А мне — твоя, мистер президент, — ответил он. Кин обнял друга за плечи, и они медленно направились вниз по склону холма.
Глава 4
Щитоносец кар-карта Тамука открыл глаза. Тонкий серп утренней луны повис над восточным краем неба, уже окрашенным кроваво-красными лучами рассвета. Дух «ка» Тамуки пробудился; близкое к смерти состояние медитации, в котором наиболее полно постигался дух «ту», сменилось более быстрым ритмом повседневной жизни.
Вокруг слышался беспокойный шорох. Несмотря на предписанную ритуалом полную тишину, некоторого шума избежать не удавалось. Все склоны холмов были заполнены толпами воинов. Они неподвижно бодрствовали здесь всю ночь, а теперь, перед рассветом, послышалось поскрипывание кожи, шелест одежды и нетерпеливые вздохи. Доносились и другие звуки: горестные крики скота, которые невозможно было заглушить; всхлипывания и плач пронзали ночную тишину подобно лезвиям ножа. Но это был всего лишь скот, так что их крики можно было не принимать во внимание, хотя они, безусловно, нарушали торжественность момента.
Скот. Вечером, сразу после захода солнца, когда луна повисла над горизонтом, едва различимая в сумерках, его дух «ка» сказал ему, что тот, другой, тоже присутствует здесь, что
Кин думает о нем и обо всем, что здесь происходит. Тамука духовным взором постиг сущность Кина и почти явственно видел, как тот стоит на далеком холме, устремив взгляд на запад. На мгновение его ненависть вспыхнула ярким огнем, он мысленно вонзил клинок страха в душу скота. Война происходила не только на полях сражении, но и в сердцах врагов.
Раздался одинокий протяжный звук нарги. Тамука на мгновение окинул взглядом высокую башню, сооруженную специально для этого случая. Голос нарги раздавался оттуда, с вершины холма, пробиваясь сквозь утреннюю дымку, заполняя долину. Через несколько секунд тонкий серебряный луч пронзил горизонт и отразился в озере, омывающем восточный край долины. К первой нарге присоединились остальные, их голоса эхом отдавались в полях и смешивались со вздохами воинов, поднимавшихся на ноги.
Раздался погребальный плач. В нем не было слов, просто пронзительный жалобный стон. Тамука подозревал, что когда-то давным-давно, целую вечность назад, слова были, но со временем стерлись из памяти народа, остался только рвущий душу заунывный плач.
Воины темной массой занимали все свободное пространство на мили вокруг. Утреннее солнце взошло над горизонтом и тускло блеснуло на отполированных щитах и шлемах. Тамука поднялся вместе со всеми; нарастающий плач становился все более мощным, пока не достиг такой силы, что мог заглушить и шум любой бури, и небесный гром.
— Теперь пора.
Голос Сарга прозвучал откуда-то издалека, как будто из другого мира. Тамука кивнул и вернулся к реальности. Он повернул голову влево. Вука. В этот момент он не чувствовал абсолютно ничего. Кар-карт слегка покачивался, черты лица были искажены от боли. Сарг подошел ближе и дотронулся до него, Вука вздрогнул.
— Со мной все в порядке, — прошептал он.
Тамука отвернулся и посмотрел направо, на своего товарища.
Хулагар, щитоносец мертвого кар-карта, стоял молча, в глазах его сиял далекий свет, как будто воспоминания о былых днях до сих пор не покинули его.
— Красивое зрелище, — прошептал он, и слабая улыбка осветила его лицо. Хулагар повернулся на восток, к воинам, продолжавшим торжественно-скорбную песнь. — Красивое зрелище — мир, который был таким чудесным.
