Евгений Войскунский - Девиант
— Да, да, — говорил он. — Приходили подростки, четверо или пятеро. Но они давно ушли… Как вы сказали? Белые кроссовки с надписью «Maradona»? Знаете, я на обувь посетителей не смотрю.
— А я видела, — вступила в разговор тоненькая девица, обтянутая красной майкой, значительно выше пупка, и голубыми джинсами. — Тот, у которого «Maradona», пришел один, сказал, что первый раз тут, и денег у него было на час работы. К нему, я видела, подсели двое ребят, потом еще один…
— Ты этих ребят знаешь? — спросил молодой человек.
— Нет, раньше они к нам не приходили. — Девица чиркнула зажигалкой, закурила тонкую коричневую сигарету. — По-моему, они из Балахны.
— Из Балахны? — переспросил я.
— Ну, я слышала, кто-то из них сказал, что в Балахне дороже. Что именно дороже — не знаю.
— Они вышли вместе? — спросил я. — Мой сын и эти ребята?
— Да. Господа! — возгласила девица. — Заканчивайте! Кафе закрывается.
Я вышел на улицу и зажмурился. Лунный свет бил по глазам нестерпимо. Вот лечь тут, на проросший дикой травой щербатый тротуар, — и умереть. Будь я проклят! Раззявил рот на олимпийцев, вместо того чтобы глаз не спускать со своенравного мальчишки!
Тут подошел ко мне Валера со своим бульдогом.
— Ты чего? — сказал я слабым голосом. — Мама ведь тебе велела…
— Да ничего, — сказал он. — Что, нету Сережи?
Выслушав мой ответ, Валера выплюнул комок жвачки.
Что-то он говорил о Балахне, о тамошних пацанах, и о том, что последний автобус туда уже ушел, — я слушал невнимательно. Мне вдруг представилось: не луна, а солнце пылает на безоблачном небе, и мы укрылись от зноя в тени раскидистого клена, сидим на скамейке, и Сережа, вытянув ноги в белых кроссовках, обмахивается кленовым листом…
— Что ты сказал? — спохватился я. — А, да… может, уже пришел домой…
Может, Сережа уже дома, а я, как последний дурак, выскочил из дому без мобильника, не могу позвонить, чтоб узнать… Ну, тут недалеко…
Мы зашагали по той же дороге обратно, волоча за собой длинные тени. Вдруг я будто наткнулся на невидимый барьер.
— Вот что, — говорю, остановившись. — Автозаправка. Мне надо туда. Как к ней пройти?
— Какая автозаправка? — У Валерия желтые брови взлетели к козырьку бейсболки.
— Которая на выезде из города, — говорю, и мне совершенно все равно, что Валерий глядит на меня как на человека с поехавшим чердаком. — Там рядом с ней сквер. По этой улице можно к ней пройти?
Валерий, должно быть, сам себе удивлялся, составив компанию сумасшедшему дядечке из Москвы. Один только Джон, желтый бульдог средних лет, ничему не удивлялся. Он бежал ровной легкой рысцой рядом с обожаемым хозяином. Наверное, он все более ощущал приближающийся неприятный запах автозаправки. Мы дошли до нее за полчаса, она была пустынна, над ней горел одинокий (и как бы ненужный при полной луне) фонарь.
Сквер близ автозаправки был тоже безлюден. Клены в нем поникли ветвями, тяжкими от сновидений. Под одним из них на скамейке что-то лежало… Я ускорил шаг… побежал…
— Сережа-а-а…
Бежал, не слыша собственного крика.
Сережа, полуголый, в одних трусах, лежал на боку, согнув ноги так, как это вряд ли сделает взрослый. Подбежав, я затормошил его. Он издал стонущий звук и приоткрыл затуманенные глаза.
— Накурился, — тихо сказал Валерий.
10
Представляю, как бы всполошилась Катя, как страшно бы закричала, если б узнала о том, что приключилось с Сережей. Конечно, я ей ничего не рассказал, когда она в очередной раз позвонила. И Сережа не обмолвился о своем позоре. Он сделался молчалив и задумчив. Что ж, это неплохо, когда человек задумывается.
Вадим, при поддержке Анны Тихоновны, требовал, чтобы я заявил в милицию: группа подростков из Балахны затащила приезжего мальчика в подъезд какого-то дома, задурила голову наркотиком, обокрала и бросила голого на уличной скамейке. Но Сережа воспротивился: не надо в милицию! Я понимал его. Он сам виноват. Никто его не тащил — пошел с веселой компанией, не отказался от сигареты с наркотой, интересно же попробовать, такой кайф… ну а потом… потом сплошной туман…
Из сквера, где мы его нашли спящим на скамье, я тащил его на закорках, но на полдороге Сережа очухался и дальше пошел сам. Ступал он босыми ногами нетвердо, и мы с Валерием поддерживали его, хоть он и протестовал слабым голосом.
Не скрою, очень хотелось задать этому засранцу хорошую трепку, но, конечно, я себя сдерживал. Только сказал, когда после душа Сережа вошел в кухню, где мы с Вадимом и Анной Тихоновной пили полночный чай:
— Будь я хорошим воспитателем, я бы как следует выпорол тебя.
— И надо! И надо, — подхватила Анна Тихоновна. — Такое безобразие! Что за молодежь пошла! Как будто с цепи сорвались, никакого запрета не знают, ничего святого! Садись чай попей. И отцу скажи спасибо, что нашел тебя. А то ведь мог замерзнуть, ночи холодные, или — мало ли что!
Сережа молча, ни на кого не глядя, пил чай. Он был подавлен, я видел это. Впрочем, не знаю. Может, просто переживал, что лишился щегольских кроссовок имени Марадоны и пестрой майки, с которой улыбался кто-то из битлов с гитарой в руках.
— А как вы догадались, что он лежит в этом сквере? — спросила Анна Тихоновна.
— Не знаю, — сказал я. — Просто пришло вдруг в голову.
— Он у нас такой, — сказал Вадим. — Далеко видит.
— Как это? — не поняла наша любознательная хозяйка.
Утром я пошел под моросящим дождем в универмаг покупать Сереже обувку. Выбрал дешевые желтые босоножки. Хватит форсить, пусть походит в том, в чем люди ходят. Расплатившись, вышел на улицу и — схватился рукой за грудь: закололо слева… да что ж это такое… что с тобой, ретивое?.. Никогда не болело, и вдруг… Я переждал, прислонясь к витрине и тихонько потирая грудь. Ну вот, отпустило.
Когда я, войдя во двор, направился к подъезду, на меня уставилась группка подростков возле турника. Среди них был и Валера в своей белой бейсболке. Он крикнул мне:
— Здрасьте! Как Сережа?
— В порядке, — ответил я.
Кажется, я стал дворовой знаменитостью.
В тот день мы не поехали на мыс Маврикия: усилился дождь. Сережа пребывал в безмолвной задумчивости. Я тоже, знаете, был не в форме. Зато Вадим разглагольствовал за троих, а достойнейшая наша хозяйка Анна Тихоновна, внимая ему, смотрела таким глубоким взглядом, каковой, если б не значительная разница в возрасте, можно было бы назвать влюбленным.
— …Они приехали из Италии в Штаты в девятьсот пятнадцатом, — говорил Вадим с рюмкой в руке. — Шестеро братьев Джакузи. С бешеной энергией начали изготавливать сперва винты для самолетов, а потом… — Он вылил из рюмки в рот и снова ее наполнил. — Потом их фирма переключилась на производство насосов. А почему? Сын Кандидо Джакузи болел артритом, ему прописали водные процедуры, гидропатию. И тогда папа сделал насос для домашнего лечения сыночка в ванне. В шестидесятые внук одного из братьев наладил выпуск ванн-джакузи. Вот как это было. Whirlpools… эх, забыл! Олег, как будет по-английски: насосы, которые выросли из отцовской любви?
