Клиффорд Саймак - Исчадия разума
Машина замедляла ход, и я бросился к ней со всех ног. Не то чтоб я предвидел новую немедленную угрозу, но в салоне я буду точно в большей безопасности.
Едва машина остановилась, я подскочил к ней, вскочил на сиденье, захлопнул дверцу, запер на замок и выдохнул:
— Один искус пройден, два впереди.
— Один искус пройден? — переспросила Кэти дрогнувшим голосом. — Как это понять?
Она старалась держать себя в руках, однако ей это не очень удавалось. Я потянулся к ней в темноте, коснулся ее и понял, что ее бьет дрожь. Видит Бог, вполне обоснованно.
Я притянул ее к себе и обнял, а она прильнула ко мне. А вокруг простиралась тьма, проникнутая древним ужасом и тайной.
— Что это были за звери? — спросила она нетвердо. — Они прижали вас к стене и выглядели как волки.
— Это и были волки. Только особенные.
— Особенные?
— Волки-оборотни. По крайней мере, мне так кажется.
— Но, Хортон…
— Вы же читали рукопись. Хотя не должны были этого делать. Теперь вам следовало бы понимать…
Она отшатнулась от меня.
— Но такого не может быть! — заявила она суровым тоном учительницы. — Не может быть ни оборотней, ни гоблинов, ни остальных в этом духе…
Я тихо рассмеялся — я ничуть не упивался собой, просто меня позабавила искренность ее протеста.
— Их и не было, — сказал я, — пока не объявился нахальный щуплый примат и не вообразил их себе.
Она взглянула на меня пристально и произнесла:
— Однако здесь, в Вудмене, они были…
— И сожрали бы меня, не подоспей вы вовремя.
— Я ехала очень быстро. Слишком быстро для такой дороги. Кляла себя за это, но чувствовала, что надо спешить. Я так рада, что не опоздала…
— Я тоже.
— Что будем делать теперь?
— Поедем дальше. Не теряя времени. Не задерживаясь ни на минуту.
— В Геттисберг?
— Вы же собирались именно туда.
— Да, конечно. Но вы упоминали Вашингтон.
— Мне действительно надо попасть в Вашингтон. И как можно скорее. Может, было бы лучше…
— А что, если я поеду с вами прямо в Вашингтон?
— Если бы вы только смогли. Это было бы во сто крат безопаснее.
Я сам удивился своим словам. Как я смею гарантировать ей безопасность?
— Тогда, наверное, нужно трогаться не откладывая. Путь неблизкий. Хортон, вы не согласились бы сесть за руль?
— Разумеется, — ответил я и открыл дверцу.
— Не надо! — воскликнула она. — Не выходите наружу!
— Я же должен обойти машину.
— Поменяемся местами не выходя. Протиснемся как-нибудь…
Я рассмеялся. Я стал ужасно храбрым.
— С этой бейсбольной битой мне ничто не грозит. Да там, снаружи, и нет никого.
Тут я ошибся. Некто или нечто возникло опять. Оно вскарабкалось по борту машины и к моменту, когда я вышел, устроилось на капоте. И повернулось ко мне, приплясывая от негодования. Заостренная головенка тряслась, остроконечные уши хлопали по щекам, шляпа из волос, свисающих с макушки, прыгала вверх и вниз.
— Я рефери, — визгливо объявил монстренок. — Вы берете хитростью. За такую грязную игру полагаются штрафные очки. Я подаю на вас протест за нарушение правил…
Вне себя от ярости, я схватил биту обеими руками и размахнулся. Для одного вечера с меня было достаточно, странный уродец допек меня вконец.
Медлить он не стал. Он усвоил, чего можно ждать, — колыхнулся и исчез, и бита просвистела по воздуху.
Глава 13
Я пытался заснуть, привалившись к спинке сиденья, но сон не шел. Тело остро нуждалось в отдыхе, а мозг бунтовал и не соглашался отключиться. Я проваливался в сон, блуждал по самой его кромке, но мне никак не удавалось провалиться в него окончательно.
Перед глазами строем проходили картины, и не было им предела, да и повода к ним, прямо скажем, не было. Я даже не думал, я был слишком вымотан для того, чтобы думать. Я слишком долго просидел за баранкой — всю ночь до рассвета, потом мы остановились перекусить где-то возле Чикаго, а потом я снова гнал машину прямо на восходящее солнце, пока меня наконец не сменила Кэти. После этого я сразу попробовал заснуть и ухитрился чуть-чуть подремать, однако отдохнувшим себя не почувствовал. У границ Пенсильвании мы пообедали, и теперь я твердо решил урвать часок-другой на настоящий сон. Только ничего из этого не выходило.
Ко мне опять подкрадывались волки, трусили на мягких лапах с тем же безразличием, с каким трусили по улице в Вудмене. Они окружали меня, я прижимался спиной к стене, я высматривал Кэти, я ждал ее, а она не появлялась. Волки нападали на меня, и я бился с ними, сознавая, что все равно их не одолею, а рефери забрался на кронштейн со скрипучей вывеской и писклявым голоском выкрикивал проклятия в мой адрес. Ноги и руки наливались свинцом, ими было трудно пошевелить, и я отчаянно, до боли, до изнеможения хотел заставить их слушаться. Я наносил удары битой, но удары получались слабые, немощные, хоть я вкладывал в них всю свою силу. И я недоумевал и огорчался, пока меня постепенно не осенило, что в руках у меня не бейсбольная бита, а гибкая, извивающаяся гремучая змея.
И едва я осознал это, как змея, и волки, и Вудмен поблекли и стерлись, и оказалось, что я вновь беседую со старым другом, который съежился в кресле, угрожающем поглотить его без остатка. Он показал мне жестом на дверь, ведущую во дворик, и, повинуясь этому жесту, я поднял глаза к небу и увидел там волшебную страну с древними корявыми дубами и средневековым замком, взметнувшим в вышину белоснежные шпили и башенки, а по дороге, ведущей к замку, петляющей в обход диких безмолвных скал, шествовала пестрая толпа разномастных рыцарей и чудищ. «По-моему, мы в осаде», — сказал мне мой друг, и только он это сказал, как у меня над ухом просвистела стрела и впилась ему в грудь. Где-то за кулисами, словно я очутился на театральных подмостках, сладенький голос начал декламировать: «Кто малиновку убил? Я, ответил воробей…» и, присмотревшись внимательно, я понял со всей ясностью, что мой старый друг со стрелой в груди — никакая не малиновка, а самый настоящий воробей, и то ли его подстрелил другой воробей, то ли я недопонял и малиновка сразила воробья, а не наоборот. И я заявил уродцу-монстренку-рефери, который теперь пристроился на каминной полке: «Почему ты не подаешь протест, ведь это грязная игра, самая грязная из всех возможных, если мой друг убит…»
Хотя, в сущности, я не был уверен, что он убит: он все так же сидел, утонув в кресле, сидел с улыбкой на устах, и там, куда вошла стрела, не показалось ни капли крови.
Но тут, подобно волкам в Вудмене, мой старый друг и его кабинет исчезли без следа, зеркало моего сознания очистилось, и я обрадовался этому, однако почти мгновенно выяснилось, что я бегу по улице, а впереди маячит здание, знакомое мне и многим, и мне непременно нужно туда попасть, я стремлюсь к нему из последних сил, это очень важно, и в конце концов добираюсь до цели. За столом сразу у входной двери расположился агент ФБР. Я немедленно понимаю, что он агент, по квадратным плечам и выпирающей челюсти, а также по черной шляпе пирожком. Я наклоняюсь к самому его уху и передаю ему шепотом страшную тайну, о которой нельзя говорить никому, потому что она грозит смертью каждому, кто проникнет в нее. Агент слушает меня без всякого выражения на лице, ни разу не шевельнув бровью, а когда я заканчиваю рассказ, хватается за телефонную трубку. «Ты гангстер, — кричит он мне, — я узнаю вашего брата за сотню шагов!..» И тут я вижу, что ошибся, что никакой он не агент, а просто Супермен. Без малейшей паузы на его месте оказывается другой человек в другом здании — этот стоит сурово и величественно, седые волосы тщательно расчесаны, седые усы щеточкой тщательно подстрижены. Я сразу понимаю, что он не кто иной, как агент ЦРУ, и привстаю на цыпочки, чтобы поведать ему на ухо ту же тайну, что и человеку, ошибочно принятому за фэбээровца, но на сей раз я старательно подбираю выражения, привычные для ЦРУ. Суровый агент стоит и слушает и, выслушав, хватается за телефонную трубку. «Ты шпион, — объявляет он мне, — я распознаю шпионов за сотню шагов!..» И тут я отдаю себе отчет, что и ФБР и ЦРУ мне привиделись, что я вовсе не в здании, а на угрюмой серой равнине, простирающейся во все стороны до самого горизонта, но горизонт тоже сер, и не разберешь, где кончается равнина и начинается небо.