Филип Фармер - Т. 10. Река Вечности. Мир Реки. Рассказы
А теперь появилась Анн, и ты влюбился в нее так же мгновенно, как в свое время в меня. Ты испытал неудержимый прилив восторга и душевный подъем, как бывает, когда увидишь нечто новое и восхитительное. Но я готова спорить: ей не удалось поколебать твою убежденность в том, что в личности Ричарда Блэка остались нетронутые глубины, в которые не дано проникнуть ни женщине, ни Богу.
Интересно, знает ли об этом Анн? А если знает, то волнует ли это ее? Меня — да, меня волнует. Настолько сильно, что я почти — подчеркиваю: почти — готова делить тебя с ней.
Однако у меня есть гордость, да и потом я знаю, что если соглашусь на жизнь втроем, ты начнешь презирать меня, и тогда я уж точно тебя потеряю.
Ох, Дик, Дик, если б ты только не был так дьявольски горд и если бы ты любил меня так, как я люблю тебя! Но ты никогда меня так не полюбишь, потому что не можешь. Я вот жалею себя, а между тем мне бы надо оплакивать тебя, ибо ты живешь в аду. Ты хоть понимаешь это? Борбич говорит, ад — не что иное, как страдание о том, что нельзя уже больше любить. А ты не можешь любить — ты действительно не в состоянии любить по-настоящему.
И все же, помоги мне, Господи, я люблю тебя больше всего на свете, хотя и знаю тебя лучше, чем все остальные, включая и твою утерянную возлюбленную Изабель.
Филлис тихо разрыдалась. Блэк встал с кровати и вышел за дверь. Над долиной беззвучно взрывались звезды — красные, зеленые, белые, фиолетовые. Большая луна, незапятнанная темными «морями», гладкая и серебристая, прошла уже четверть пути по небосклону, и Река сверкала в ее лучах.
Стикс, подумал он.
Какие бы научные теории ни выдвигали Филлис с Чарбрассом, здесь все-таки ад.
Точно так же, как и на Земле.
ГЛАВА 13
На следующее утро Блэк, сидя один в кабинете, сосредоточенно просматривал сообщения, переданные ему управляющим РА. Неожиданно в комнату тигриной поступью проскользнул Хикок. Привыкший его к быстрым и бесшумным появлениям, Блэк не вздрогнул, хотя не без удивления воззрился на пылающее лицо и сжатые кулаки Хикока.
— В чем дело, Билл?
— В чем дело? — возмущенно выпалил Хикок. — Я тебе скажу, в чем дело! Не успел я сегодня выйти из дому, как первый же встречный начинает мне взахлеб рассказывать о тебе и Анн де Сельно. Я спрашиваю: какие у тебя доказательства? А он говорит: сам я, дескать, эту парочку не видал, но слышал от разных людей. А когда я велел ему заткнуть его грязную пасть, он заявил мне, что в Телеме каждый человек делает что хочет. Я ему говорю: да, пока это не задевает остальных. А он мне: я-то, мол, никого не задеваю, а вот Блэк наверняка задевает чувства Филлис Макбейн. Бога ради, Дик, куда подевалась твоя хваленая честность? Что-то ее не видно в твоем обращении с Филлис!
В общем, я велел, чтобы он заткнулся и не сплетничал, как баба. А потом, проходя по Базарной площади, встретил этого русского, Борбича — он, как всегда, толкал свою обычную речь. Ну, знаешь, о том, что человек должен возлюбить Господа и ближнего своего и что лишь тогда он сможет проникнуть в разгадку тайны долины и уберечь себя от вечных скитаний по берегам Реки.
Мы должны быть честны, проповедует он, и смотреть на самих себя незамутненным взором. А потом вдруг говорит, что ты — он назвал тебя «король Ричард» — наглядный пример человека, который похваляется своей честностью, хотя на самом деле бесчестен. Если бы ты, продолжает он, был тем, кем хочешь казаться, то не стал бы за спиной у Филлис заводить шашни с этой развратной француженкой. Он-де читал в исторических книгах, что она была распущена до предела, имела на Земле больше сотни любовников и, что хуже всего, никогда в этом не раскаивалась. А теперь она объявилась в Телеме и принялась насаждать здесь — как бишь он выразился? — ах да, свое пренебрежение к морали.
Тут он разрыдался — ну, ты знаешь, как этот русский умеет рыдать крокодиловыми слезами! Слезищи катятся по впалым щекам, а он талдычит, что ничего не имеет против Анн де Сельно, что не питает к ней ненависти, но любит ее, как всякое человеческое существо. И все, чего он хочет, это помочь ей, однако она отказалась от его помощи и насмеялась над ним и над его теорией, по которой всех нас поселили на берегах Реки для того, чтобы мы познали самих себя и Господа Бога. А потом заявил, что любит тебя тоже, хоть ты и заблудший язычник, но если, мол, народ Телема хочет достичь… э-э… духовного совершенства, ему необходимо свергнуть твою власть. Больше того: по его словам, «Речная комета» должна быть сожжена, рудник закрыт и…
— Что?!
— Убери свою лапищу с моей руки, Дик. Ты мне все кости сдавил. Они у меня, знаешь, не резиновые.
Ну вот, так-то лучше. Ну, я ему и говорю: друг мой, мы трудились над этим пароходом двенадцать лет, а потому нам такие разговоры не по душе. И почему ты вообще хочешь его сжечь?
А он в ответ: я, мол, не имею ничего против парохода перрсе.
— Перрсе? А, ты имеешь в виду per se![10]
— Ну, а я что говорю? Короче, пароход и рудник не угодили ему тем, что отнимают у нас массу времени и не дают нам вглядеться поглубже в самих себя и друг в друга. Впервые в жизни нам не надо беспокоиться о пропитании и крыше над головой, о счетах, болезнях или смерти. В нашем распоряжении все время мира — целая вечность — и мы должны познать самих себя: понять, отчего мы несчастны, и неуживчивы, и любим напиваться, и сходим с ума, почему мы так раздражительны, холодны, себялюбивы и горды, и все такое прочее. Ты же знаешь, как он умеет трепать языком.
После чего он заявляет, что падение метеорита было подобно падению Люцифера, потому что снабдило нас железом и сделало властителями нашей части долины. Таким образом эта падучая звезда отвлекла нас от главной цели, и мы поддались соблазну, начав строить пароход — ту же Вавилонскую башню — в надежде достигнуть истоков Реки. И мы убиваем на постройку все свое время, ни на шаг не продвинувшись в пере-воссоздании самих себя.
А виноваты в нашем грехопадении, по его словам, люди типа тебя, Чарбрасса и Клеменса. Нам, дескать, выпал чудесный шанс отказаться от развития технологии, которой человек отгораживался на Земле от себе подобных и от Бога. И эта звезда — подарок дьявола, а вовсе не небес, как мы считаем. Поэтому нам нужно сжечь пароход, закрыть все проходы к руднику, сложить оружие и встретить Мюреля с его головорезами молитвой и непротивлением.
А если они убьют нас — что ж, мы воскреснем в другом месте долины, зато, возможно, наш пример заставит Мюреля и его солдат призадуматься, отвратит их мысли от убийства, и в конце концов они тоже полюбят людей. О, он надеется не совершить в них духовный переворот, а хотя бы подтолкнуть в нужном направлении!
