Эдвард Митчелл - Спектроскоп души
Когда ее взгляд возобновил наконец привычную пляску по комнате и освободил меня от унизительного порабощения, я с облегчением поблагодарил про себя фортуну. Избавленный от этого странного воздействия, я даже посмеялся над собственной слабостью. «Фу! – сказал я себе. – Оказывается, ты отлично подходишь для проведения экспериментов молодыми леди с гипнотическими способностями».
– А кто она, эта мисс Борджер? – при первой же возможности поинтересовался я у супруги преподобного мистера Тинкера.
– Как? Вы не знаете? – удивилась наша добрая хозяйка. – Она дочь дьякона Борджера.
– А кто такой дьякон Борджер?
– Замечательный человек! Один из столпов прихода моего мужа. Правда, молодежь посмеивается над его всегдашней заторможенностью, утверждая, что он вот уже двадцать лет ходит по городу, не просыпаясь. Однако, уверяю вас, я не знала более душевного, более ревностного христиа…
Я резко отвернулся, заставив миссис Тинкер удивиться еще больше. Дело в том, что я вновь почувствовал на себе взгляд субъекта моего расследования. Мисс Борджер сидела в углу комнаты, в стороне от других гостей. Я решительно направился туда и сел рядом с нею.
– Вот это правильно, – сказала она. – Я хотела, чтобы вы подошли. Вам понравилось ваше путешествие в Иерусалим?
– Да. Благодаря вам?
– Может быть… Но в ответ вы тоже должны оказать мне услугу. Мне сказали, что вы ассистент доктора Мэкка из хирургического отделения колледжа. Там завтра практические занятия. Я бы хотела побывать на них.
– Как пациент? – уточнил я.
– Нет, – рассмеялась она, – как зритель. Вы должны найти способ удовлетворить мое любопытство.
Со всей возможной деликатностью я выразил свое удивление таким экстравагантным желанием молодой леди и намекнул, что ее появление в операционной вызовет скандал. Она тут же сказала, что может одеться мужчиной. Я объяснил, что отношения между медицинским колледжем и пациентами, которые соглашаются на хирургическую операцию в присутствии студентов, основаны на взаимном доверии. Поэтому с моей стороны было бы бесчестно провести туда кого-то постороннего, неважно – мужчину или женщину. Однако этот аргумент не произвел на нее впечатления. Тогда мне пришлось прямо и категорически отказаться от сотрудничества с нею в этом предприятии.
– Что ж, ладно, – заметила она. – Придется поискать другой способ.
На следующий день я тщательно проверил операционную и убедился, что мисс Борджер не сумела туда тайком проникнуть. В назначенное время появились студенты, как всегда, шумные и беззаботные. Они сразу же устроились на самых нижних ярусах амфитеатра вокруг операционного стола и, достав блокноты, стали точить свои карандаши. Мне было знакомо каждое лицо в аудитории. Мисс Борджер здесь наверняка не присутствовала.
Я запер дверь, ведущую в коридор, и проверил комнату по другую сторону амфитеатра. Там в ожидании операции находились около дюжины взволнованных и удрученных пациентов, а также их друзья, которые выглядели, пожалуй, еще более напуганными. Но ни мисс Борджер, ни кого-то похожего на нее в их числе я не заметил.
Наконец через свою личную дверь решительно вошел доктор Мэкк. Он внимательно осмотрел стол, на котором были разложены готовые к употреблению инструменты, и, убедившись, что все находится на своем месте, приступил к вводной лекции.
Как обычно, планировалось несколько несложных операций: две или три по поводу косоглазия, одна по поводу катаракты, удаление нескольких кист и опухолей, больших и маленьких, и ампутация размозженного большого пальца у железнодорожного кондуктора. После каждой операции я отводил пациентов обратно в комнату для ожидания и доверял заботам их друзей.
Последней в аудиторию вошла бедная старая леди по имени Уилсон, у которой одно из колен уже много лет было сильно искривлено ревматизмом. В подобных случаях лечение применяется простое и жестокое. Сустав выпрямляется с помощью грубой физической силы.
Миссис Уилсон категорически отказалась от анестезии. Ее уложили навзничь на операционный стол, подложив под голову подушку. Коленный сустав закостенел под углом в двадцать–двадцать пять градусов от прямой линии. Как я уже сказал, корректируется такое отклонение прямым и сильным нажимом на колено сверху.
С помощью молодого хирурга большой физической силы доктор Мэкк приступил к процедуре. Такая операция считается одной из самых мучительных, которые только можно себе представить. Я встал в головах у пациентки, чтобы удерживать ее за плечи, если она попытается вырваться. Между тем, в ее состоянии после того, как ее положили на стол, произошли примечательные изменения. Если раньше она была очень встревожена, то теперь совершенно успокоилась. Она неподвижно лежала на спине, ее направленные вверх глаза не двигались, веки отяжелели, словно в момент засыпания, а лицо застыло в полной безмятежности. Трудно было поверить, что она приготовилась испытать жесточайшую боль.
Правда, оценить ее удивительную храбрость я успел только мимоходом. Жестокая операция началась. Хирург с помощником стали, не отрываясь и постепенно наращивая силу, давить на закостеневшее колено. Вероятно, даже испанская инквизиция не применяла методов, причиняющих более страшные физические муки, чем те, которые испытывала сейчас эта женщина. Однако ни один мускул не дрогнул у нее на лице. Она по-прежнему дышала легко и размеренно, на лице сохранялось выражение покоя, а в тот момент, когда страдания должны были достигнуть максимума, я увидел, что глаза у нее закрылись, и она мирно уснула.
В этот же миг огромные усилия хирургов возымели успех. Закостенелый сустав поддался, и раздался отвратительный звук – неописуемый скрип и скрежет костей живого человека. Он был так ужасен, что даже старый хирург, чьи чувства притупились за годы подобных операций, побледнел и изменился в лице. Искривленный сустав встал на место, и нога стала такой же прямой, как и здоровая.
А следом за этим ужасающим звуком я вдруг услышал легкий звенящий смех.
Свет на операционный стол, стоящий в углублении посреди операционной, падал сверху. Расположенная прямо над столом шахта размером в пять или шесть квадратных футов уходила через чердачный этаж здания к прозрачному фонарю на крыше. Шахта была такой глубокой и узкой, что люк над нею можно было увидеть только с ограниченного пространства непосредственно вокруг стола.
Смех, поразивший меня, исходил откуда-то сверху. Если бы его услышал кто-то еще, кроме меня, он, вероятно, принял бы его за истерическую реакцию пациента. Но мое положение позволяло разобраться с этим лучше. Я инстинктивно взглянул наверх, туда, куда был направлен неподвижный взгляд миссис Уилсон.
