Герберт Уэллс - Облик грядущего (сценарий)
Девушка. Это Теотокопулос. Он кончил. Но мы знаем, что он хотел сказать. Мы это уже слышали. Нет ли чего-нибудь еще?
Первый молодой человек. Этот Теотокопулос - старый дурак.
Второй молодой человек. Милым деткам не надо больше никогда рисковать! Только играть картиночками и петь песенки!
Первый молодой человек. И придумывать новые, особенные способы целоваться-миловаться.
Второй молодой человек. Но заметьте себе, что эта чушь взбудоражит немало лентяев в городах. Они ненавидят эти бесконечные искания и экспериментирование. Какое им до этого дело? У них это просто зависть. Это задевает их самолюбие. Сами они не хотят этим заниматься, но не выносят, когда кто-нибудь другой принимается за это...
На сцене толпа, собравшаяся перед огромным центральным экраном, за которым говорил Теотокопулос. Толпа расходится, и мы видим теперь лица людей.
Один мужчина другому. Он прав. Межпланетное орудие - оскорбление всех человеческих инстинктов!
Женщина. Будь я этим Пасуорти, я бы убила Кэбэла!
Другой мужчина. Прямо тоска берет по доброму старому времени, когда была честная война и простая преданность чести и знамени. Подумаешь, Межпланетное орудие! Куда идет мир?
Женщина. Жаль, что я не жила в старое доброе время, до того, как нами завладела эта ужасная наука!
Три глубоких старца сидят в уютной, увитой виноградом беседке, пьют и беседуют. Они свежи и крепки. Их можно принять за худощавых благообразных джентльменов лет под шестьдесят. Как и у всех людей нового века, их густые волосы аккуратно причесаны, но искусственно посеребрены.
Первый старик. Нынче день моего рождения.
Второй старик. И сколько же вам?
Первый старик. Сто два.
Второй старик. А мне только девяносто восемь!
Третий старик. А мне сто девять!
Первый старик. Где бы мы находились сто лет тому назад?
Второй старик. В земле.
Первый старик. Или хуже того.
Третий старик (запевает). "Поднимем стаканов веселое бремя за старое доброе время!"
Хор. "За рот без зубов, ревматизм и подагру".
Соло. "Навеки избыли мы, слава Творцу, потемки, и спешку, и быта грязцу. Гнилую горячку, нефрит, диабет; слепых и глухих у нас больше нет!"
Хор. "За рот без зубов, ревматизм и подагру".
Третий старик. "То старцев обычный удел в старину!" (Чокаются и пьют.)
Первый старик (после многозначительной паузы). А это за Теотокопулоса!
Детский сад 2055 года. Дети лепят из пластилина, рисуют на листах бумаги, строят из кубиков или гоняются друг за дружкой. В игре принимают участие сиамский или белый персидский котенок, или ручные рыжие белки.
Две женщины на переднем плане беседуют.
Первая женщина. В 1900 году из каждых шести детей один умирал на первом году жизни. Теперь смерть ребенка - редчайшее событие.
Вторая женщина. Неужели один из шести?
Первая женщина. Это была самая низкая смертность в мире. В Англии. А из каждой сотни рожавших женщин три были обречены на смерть. Подумайте только: каждый год умирали тысячи рожениц! А теперь смерть от родов неслыханное дело. Но тогда это было естественно.
Огромная научно-исследовательская лаборатория 2055 года. Ярус над ярусом, видны сотни работников, мужчин и женщин, большей частью в белых комбинезонах. Научная работа стала достоянием несчетного количества людей. Работают у микроскопов и за столами. То тут, то там вспыхивают снопы света. На переднем плане двое мужчин наблюдают какие-то ярко освещенные шары и водоемы, в которых движутся неясные фигуры мелких рыбообразных созданий.
Внимание их отвлекает что-то, находящееся вне кадра, входит женщина, несущая маленькую собачку с очень умной мордочкой.
Первый Научный Работник. Хэлло! Что это у вас?
Женщина. Это последнее слово генетики собаки. Эту работу начал в России Павлов лет сто двадцать назад. Посмотрите на эту милую крошку. Она только что не говорит. Она никогда не будет хворать! Она проживет до тридцати лет, здоровая и крепкая! И бегает она, как вихрь. Повиляй хвостиком, милая, и поблагодари Тетю Науку за ее благодеяния?
Кто-то кричит другим работникам: "Собака наших дней! Идите, посмотрите!"
Работники с разных ярусов встают из-за столов и спускаются смотреть собаку. Другие заняты своим делом и не обращают внимания. Около нового образчика собирается небольшая толпа.
Второй Научный Работник. Надо научить ее кусать Теотокопулоса!
Третий Научный Работник (с негодованием). О! Теотокопулос!
Женщина, Милый старый мир! Мы с вами работали бы, вероятно, в какой-нибудь трущобе за четыре пенса в час. Вместо того, чтобы дружить с лучшей в мире собачкой! (Ласкает ее.) Верно? Верно?
Группа вокруг собачки.
Первый Научный Работник. Многие из нас только-только умели бы читать, и мы были бы какими-нибудь счетоводами или землекопами.
Второй Научный Работник. Или безработными.
Женщина. А теперь всегда есть что-нибудь новое и интересное. О! Избавьте меня от этой естественной жизни человека!
Первый Научный Работник. А что это такое - естественная жизнь человека?
Второй Научный Работник. Вши и блохи. Бесконечные инфекции. В начале жизни круп, в конце - рак. Гнилые зубы к сорока годам. Злость и раздражительность... А эти дураки слушают Теотокопулоса. Им нужна Романтика! Им нужны прежние знамена. Война и все милые человеческие гадости. Они воображают, что мы роботы, а муштрованные солдаты старого времени не были ими. Им нужен Милый Старый Мир и чтобы кончилась эта гадкая Наука!..
14. БОРЬБА ЗА МЕЖПЛАНЕТНОЕ ОРУДИЕ
Сцена представляет собой холл перед столовой-альковом, в которой должны обедать Кэбэл, Пасуорти, Кэтрин и Морис. Они обедают в половине пятого или в пять, ибо обед перенесен на те часы, когда обедали в семнадцатом веке, а второй завтрак исчез. Люди завтракают, обедают и ужинают, и притом в самые разнообразные часы, потому что теперь нет больше смены света и темноты, определяющей сутки.
Альков представляет собой нечто вроде застекленного балкона, выходящего на одну из больших Городских Дорог. Когда стеклянные окна закрываются, становится совершенно тихо. Когда их открывают, снизу доносятся звуки. На диване сидят рядышком Морис и Кэтрин, очень довольные друг другом. Они поглядывают вверх, точно видят что-то сквозь прозрачный потолок; затем встают, когда в небольшой двери показывается Пасуорти.
Пасуорти. Итак, три дня, которые мы дали себе на размышление, прошли. Вы не передумали?
Морис. Мы не могли передумать, отец. Не создавай нам трудностей!
Пасуорти (обращаясь к Кэтрин). Где ваш отец?
Кэтрин. Он шел сюда со мной, но его вызвали от Мордена Митани, которому нужно было сообщить ему что-то срочное.
