Джек Чалкер - Властелины Срединной Тьмы
И вот результат. Она тщательно осмотрела свою камеру, сантиметр за сантиметром, пока не нашла маленькое темное пятнышко в одном из углов, чуть ниже светильника. Видеодатчик. И несомненно, он здесь не один. Где-то, может быть, совсем рядом, кто-то сидит в удобном кресле и разглядывает ее трехмерное изображение, а может быть, записывает его и анализирует каждое движение с помощью компьютерного психоанализатора. За всю свою жизнь Сон Чин не чувствовала себя такой беззащитной и униженной; она ненавидела весь мир, а больше всего – своего отца, который послал ее в этот ад. Она была для него лабораторным животным, и не более того. Домашняя утка, которую балуют и оберегают – пока не придет время официального обеда. И разница, единственная разница, состояла лишь в том, что утка не знает – и не может знать – что ее ждет. Но Сон Чин понимала, что это небольшое различие ничуть не беспокоит ее отца.
Одиночество и отсутствие внешних раздражителей заставили ее почти полностью потерять ощущение времени, но наконец дверь открылась и вошли две надзирательницы: одна принесла еду, а другая – устрашающего вида дубинку, которая, как предупредили Сон Чин, причиняла сильнейшую боль, но не оставляла на теле никаких следов. Еда состояла из большой чашки совершенно разваренного риса с какими-то ошметками, которым полагалось сойти за овощи. Палочек для еды ей не дали, и – еще одно унижение – пришлось есть руками. В первый раз она смогла съесть совсем немного, а все остальное сразу унесли, и она вновь осталась в бесконечном, как ей показалось, одиночестве. Однако через несколько кормежек она уже стала есть больше и даже с нетерпением ожидала следующего раза – не из-за чувства голода, но потому, что, как ни грубы и немногословны были охранницы, они все-таки нарушали однообразие, это было хоть какое-то человеческое общество.
Постепенно камера и однообразное существование остались единственной реальностью, а прежняя жизнь и семья стали казаться бесконечно далекими.
Но вот как-то раз дверь открылась, но еды ей не принесли. Сон Чин заставили встать, одели в больничный халат, сковали руки и ноги и вывели в коридор. Чувствуя необъяснимую апатию и отстраненность, она покорно поплелась за своими тюремщиками.
Ее привели в лабораторию, где сделали инъекцию меченых атомов, а потом, уже в другом помещении, провели анализы. Сон Чин не могла припомнить, чтобы ее здоровье когда-нибудь исследовали так дотошно. После этого ее отвели назад в камеру и покормили. Эти процедуры повторялись несколько раз, иногда после еды – видимо, для того чтобы сравнить результаты.
Наконец проверка закончилась, и в следующий раз ее привели в другую лабораторию, где уложили на кушетку и надели на голову какой-то прибор. Потом сверху спустился манипулятор, и начались странные вещи. Механическая рука щекотала ей соски и другие эрогенные зоны, и она ощущала нажатия и легкие покалывания – причем в самых неподходящих местах. Потом появились люди и, не слушая ее протестов, вымыли девушку и отвели туда, где ей предстояло умереть заживо.
Ее сопровождали уже знакомые женщины в белом, но, когда они пришли туда, оказалось, что предыдущая операция еще не закончена. На кушетках лежали два мальчика, а над ними, под присмотром техников, плавно двигались какие-то приспособления. Оглядевшись, Сон Чин увидела в операционной немало знакомых вещей. Разумеется, в медицинском оборудовании она разбиралась неважно, но компьютерные терминалы полностью отвечали стандартам, принятым в Центре. Чуть в стороне она заметила полный комплект ментопроцессоров самого последнего образца. "Добраться бы до них хоть на пять минут, – с тоской подумала она, – и у меня еще был бы шанс!"
– Могу ли я почтительно спросить, – прошептала Сон Чин начальнице охраны, – кто эти мальчики и в чем они провинились?
К ее удивлению, охранница ответила:
– Это мальчишки из ячейки техов. Единственные уцелевшие. Из них вытянули все, что можно, и теперь их отсылают на Мельхиор. Радуйся, цветочек, что ты не на их месте.
Мельхиор… В беседах отец иногда упоминал это слово. Тюрьма, из которой нет возврата, управляемая не Главной Системой, а Консилиумом Земли, в который входил и отец Сон Чин. Поговаривали, что там проводятся несанкционированные эксперименты над людьми. Расположена она была в космосе, внутри одного из астероидов. В космосе…
– Мы не можем торчать тут весь день, – проворчала одна из охранниц. – Давайте зафиксируем ее и оставим. Этих докторов всегда приходится ждать до бесконечности.
Начальница кивнула. Сон Чин усадили в удобное кресло и, сняв кандалы, подключили к компьютеру безопасности.
– Важность объекта один девять семь семь, – сказала начальница в микрофон на панели компьютера. – Зафиксирован в кресле номер два только для доктора Вана или для лица, обладающего старшим кодом безопасности.
– Подтверждаю, – ответил компьютер удивительно четким, но абсолютно лишенным выражения голосом. Из кресла выдвинулись зажимы и обхватили запястья, лодыжки, талию и шею Сон Чин.
– Доктор навестит тебя, как только освободится, цветочек, – сказала начальница на прощание. – Сиди, успокойся и смотри.
Охранницы ушли. Скосив глаза, Сон Чин поглядела на техников, занятых мальчиками. Если бы только они закончили до прихода доктора! Это был ее единственный шанс, и она нервничала, боясь упустить его, хотя еще не придумала, что будет делать дальше.
Маленький, щуплый человечек с седой клочковатой бородкой вошел в операционную и воззрился на техников.
– Пока что оставьте их. Они никуда не денутся, – сказал он. – У меня есть более важная работа. Считывание можно выполнить автоматически, а когда оно закончится, я вас позову.
– Как пожелаете, почтенный доктор, – ответил один из техников. Они еще раз проверили показания приборов и вышли.
Доктор Ван подошел к Сон Чин и одарил ее дружеской улыбкой:
– Добрый день. Понимаю ваше состояние, но прежде чем вы избавитесь от нас, пройдет немало дней. Я доктор Ван, начальник здешнего психохирургического отделения. Для меня большая честь работать с вами.
Сон Чин потрясенно уставилась на него. Он говорил так, словно ему предстояло всего лишь вправить вывихнутую лодыжку или наложить шину на сломанную руку.
– Вы собираетесь меня убить, и я не вижу причин для веселья, – холодно сказала она.
– Ну что вы, дорогая, я отнюдь не убийца, хотя вы и не первая, кто так говорит. Я не мясник, как те, кого эти двое встретят на Мельхиоре. Я, можно сказать, художник. Я беру того, кто, вроде вас, представляет собой опасность как для себя, так и для своего семейства, и создаю человека, живущего полноценной, счастливой и плодотворной жизнью. Мой холст – ваше тело и ваш разум, но окончательный результат будет исходить от вас, а не от меня. Я лишь вношу необходимые изменения и подталкиваю вас в верном направлении.
