Геннадий Емельянов - Истины на камне
- Никто не перекусит веревку! - заявил брат мой Скала, торжествуя.
Второй воин упал на карачки, вцепившись зубами в злополучный шнур, третий... Толпа угрюмо сопела, все напирая на Скалу, который понемногу спячивался к яме, не теряя, однако, достоинства и чувства превосходства над очевидной и безусловной серостью толпы. Червя Нгу совсем заклевали, поскольку всякий считал своим долгом как можно ловчее дать бедолаге под зад. Положение истового бойца усугублялось еще и тем, что он не имел возможности обернуться и запомнить обидчика. Нгу лишь выгибался пуще, и по худой его спине обильно катился пот. Скала сделал ловкий маневр, подбежал ко мне, сел рядом и покрутил головой.
- Что там, Хозяин?
- Где?
- Внизу.
- Темно.
- Там нет солнца?
- Нет.
- Устал?
- Устал, Скала.
- Это я придумал, Хозяин, - веревку перекусывать.
- Зачем придумал?
- Они хотели меня бросить вниз. Они - сердитые.
- Почему они сердитые?
- Старики ушли, старухи ушли. Пророк молчит. Что дальше?
Над нами бежали облака, небо синело, воздух был легкий. И жить было хорошо. И печаль моя истаяла, я с любопытством наблюдал, как мужчины состязаются в удали. Я и сам азартный. В школе Первой ступени, помню, провисел на турнике чуть ли не сутки, пока меня не сняли, пока силой не расцепили сведенные судорогой руки. Мы, конечно, поспорили, кто продержится на турнике дольше. Я выиграл состязание, но какой ценой: имя мое склонялось в школе долго - меня упрекали в бессмысленном упрямстве, говорили, что я замкнут и воля моя зла. Но торжество победы, ни с чем не сравнимое торжество, поднимало мой дух и давало терпение сносить наговоры. Напрасно они, старшие, искали грех там, где его нет. Товарищи мои, те, которые упали с турника раньше меня, пожимали плечами и улыбались с пренебрежением: дескать, можно было висеть и еще, но какой в том смысл? Конечно, великого смысла в том нет - висеть на турнике, но ведь состязание есть состязание. Древние закаляли тело и, главное, закаляли волю под девизом; побеждает самый достойный. Самый достойный среди равных. Вот так!
Червя Нгу оттащили от шнура, его отволокли, как неодушевленный предмет, он некоторое время лежал ничком, распластанный, и хрипло дышал, потом вскочил и начал кулаками прокладывать себе дорогу назад - нет, он не сдался, он хотел бороться, упрямец, но опять получил дружный отпор и был повержен с окровавленным носом. Воины образовали свалку - каждый жаждал показать себя - и затеялась рукопашная, где один с кошачьей ловкостью дрался против всех. Это уже непорядок, это уже не по правилам. Я собирался уже подняться и раскидать неистовую публику, но Скала опередил меня, издав пронзительный крик, не сплошной, а с перепадами и паузами. Примерно так орут у нас ослы невесть по какой причине- скорее всего, от тоски. И свершилось чудо; воины рассыпались по деревне с прыткостью ртутных шариков и тут же была запущена система защиты от стрекотух, начал закрываться верхний полог. Начал он закрываться от центра к периферии. Сперва лепестками упал полог со столба Пророка, затем от первой круглой стены - на следующую. Спустя минуту сделалось темно, и лишь между листьями, прилегающими кое-где неплотно, жилками пробивалась густая синева. Это было даже красиво. Я забыл, что у меня есть фонарь, и крадучись пробрался в ту сторону, где лежала спасенная мною красавица. Я нашел ее руками, ощупал лицо, почувствовал щекотное прикосновение ресниц. В плечо мне дышал Скала. Я спросил его:
- И долго это будет продолжаться?
- Недолго. Они опять захотят столкнуть меня в яму, Хозяин.
- За что?
- Я прокричал тревогу, а стрекотух-то нет.
- Нехорошо обманывать, брат мой.
- Может, и нехорошо, но они бы побили друг друга. У нас мало здоровых мужчин. Ты отвлеки их чем-нибудь, Хозяин.
- Это мысль. Попробую.
Когда брат мой дал отбой (он сложил руки трубой возле рта и произвел весьма нежный звук), я научил воинов древней игре-перетягиванию каната - и не рад был, что научил: вся деревня, даже малые дети, выползли из закутков, чтобы принять участие в соревновании. Поминутно назревала настоящая война, потому как ни одна сторона не умела, да и не желала признать поражение, и всякий раз находилась причина начать сначала. До глубокой ночи напрягались эти люди. Дело кончилось тем, что соперничающие стороны повалились в изнеможении и уснули мертвецким сном с мыслью назавтра схватиться опять.
- Они помрут, Хозяин! - с печалью сказал мне Скала. - Надолго их не хватит. Что будем делать, Хозяин?
- Будем жить! Без Пророка, без старух. Хорошо будем жить!
- Мы так никогда не жили, Хозяин. - Скала раздумчиво покачал головой. Он сомневался, зато я не сомневался - я любил их, забитых, обездоленных, голодных. И верил в них.
2
Как им помочь? Любая моя ошибка может перерасти в трагедию. Если накормить их досыта, устроить и обогреть, они поймут что я в силах делать это постоянно и без особого напряжения. Поймут и перестанут бороться за себя, легко и без угрызений совести сядут мне на шею. Если я стану защищать их, они бросят копья, воины потеряют форму в праздности. Если я стану думать за них, они, лишенные нужды познавать и накапливать опыт, превратятся в шумных идиотов. Очень легко, словом, разрушить этот хрупкий мир, это тонкое равновесие несовершенное и тем не менее способное существовать...
...Я опять сижу у экрана гондолы, смотрю, как выбиваются из сил мужчины, перетягивая веревку. Вот уже почитай, двое суток они напрягаются из последнего - кряхтят, потеют, и глаза их белы от натуги. Олимпийские игры в деревне занимают меня мало; потешатся, да и перестанут. Вон женщины уже возвращаются к повседневным хлопотам, их ведь не надо учить, что не поработаешь, так и не поешь. Впрочем, женщины всегда смотрели на жизнь трезвее мужчин. Пусть перетягивают веревку, мне неплохо собраться с мыслями, взять азимут, выбрать ближнюю и дальнюю цели.
- Голова!
- Слушаю, Ло.
- Что нового о стрекотухах?
- Моя гипотеза, в общем-то, находит подтверждение - они уйдут, они снижают активность.
- Когда уйдут?
- Точно пока сказать не могу,
- Постарайся в следующий раз сказать все-таки поточнее.
- Постараюсь.
- Как там наша гостья?
- У нас их две, Ло.
- Меня интересует та, которую вытащил я?
- Глубокий шок.
- Поправится?
- Несомненно. Но что делать с первой, Ло? "Что делать с первой?" Пожалуй, разумнее всего отправить ее в деревню, пока она мало увидела и еще меньше поняла - я хочу, чтобы молва обо мне была лишена слишком уж ярких красок, пусть молва не приписывает мне божественного начала, такая слава нам ни к чему, и чем меньше свидетелей, тем лучше.
Девчушка сидела в застекленном тамбуре биологического блока (я видел ее из своего кресла в холле) и с великим тщанием складывала в пирамидку цветные кубики-запасные блоки для подсобного компьютера - и тихо пела, качая головой. Черные и короткие ее волосы обегали щеки и были перевязаны сзади пучком травы. Лицо круглое, подбородок острый. Лисичка, да и только. И глаза. Печальные воловьи глаза с синеватыми белками. Милое и робкое дитя! Она выкладывала пирамидку с выражением отрешенной сосредоточенности и внутренне была готова к любым неожиданностям, затаив глубоко в себе испуг.
