Владимир Владко - Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)
— До сих пор, Василий, ваши обязанности не были точно определены. Хотя вы и делали кое-что, но были все-таки самым свободным из всех нас. Вот вам новое задание — записывать все, что относится к нашему путешествию. Когда-нибудь впоследствии, объединив ваш дневник с моими научными записями, мы получим интересный материал. Разве не так?
И он усмехнулся. Какая приятная, ласковая усмешка у нашего Николая Петровича! Глаза его прячутся где-то под мелкими морщинками и седыми бровями. И все лицо его такое родное, что ты готов сделать для него все-все! Но, однако, я уклонился от темы.
Так вот, прежде всего, о том, как мы выправили направление нашего полета. Николай Петрович не зря просидел столько дней за вычислениями. Он точно определил, что наша ракета отклонилась от правильного пути на несколько градусов внутрь своей полуэллиптической орбиты. Тут нельзя употребить выражения — на юг, на восток или запад, потому что мы не имеем стран света. Все время огромное, ослепительное Солнце заливает нас своими жгучими лучами слева, с одной стороны, ни на миг не изменяя своего положения на черном небе. Далеко позади мы видим старую Землю: она постепенно уменьшается и теперь уже превратилась в спокойную, голубую, яркую звезду.
Нет для нас ни полночного, ни полуденного неба, как бывает это на Земле. Повертывая зеркала к перископу, мы видим на небе любое созвездие с такой яркостью, с какой не доводилось их видеть ни одному земному астроному в самые лучшие, самые большие телескопы. Это вполне понятно: ведь нам не мешает земная атмосфера. И мы успели сделать множество интересных фотоснимков неба — я сам принимал в этом некоторое участие!
Зато есть у нас и враг, с которым на Земле не приходится встречаться — по крайней мере, так близко. Это — лучи Милликена, космические лучи, которые пронизывают почти все на своем пути и идут откуда-то из космической бездны.
С самого начала путешествия Сокол проводил наблюдения, измеряя интенсивность этого таинственного излучения и направление его потоков. Ведь еще и до сей поры наука не имеет точных сведений об его природе. И вот Соколу удалось установить, что сразу же после того, как ракета отлетела от Земли на расстояние 10–15 тысяч километров, космическое лучи приобрели большую и стойкую интенсивность. Сокол сказал:
— Образно выражаясь, мы летим среди ровного ливня этих излучений, который ни на минутку не ослабевает…
Да, в межпланетном пространстве все время льет дождь космических лучей. И никакой зонтик не может вполне защитить нас от этого дождя этого загадочного электрического ливня. Правда, наша ракета под слоем супермагния покрыта еще тонким слоем обработанного электричеством свинца. Николай Петрович предусмотрел опасность космических лучей. Этот свинцовый слой до известной степени защищает нас, однако далеко не полностью. Космическое излучение пронизывает его, пронизывает наши организмы, сильно их возбуждая.
Впервые мы почувствовали влияние этого ужасного излучения совсем неожиданно. Было это так.
Мы спокойно сидели после ужина. Гуро зажег свою трубку: он очень редко делает это, сберегая воздух. И мы все привыкли к его манере дважды в сутки, после обеда и после ужина, выкурить по трубке. К тому же и табак у Гуро очень хороший, он приятно пахнет. Одним словом, мы привыкли к этому, и никогда трубка Гуро никого не раздражала.
Но на этот раз, едва только синий дымок поплыл в воздухе, Сокол неожиданно закричал:
— Ко всем чертям ваш табак! Мне он осточертел! Не хочу!
Мы удивленно подняли на него глаза; это было так необычно, так странно… Однако это было лишь начало неожиданностей. Ибо всегда спокойный и выдержанный, готовый в каждом случае свести дело к шутке, Гуро на этот раз подскочил, поднял руку и угрожающе ответил:
— Если вы не хотите потерять ваши очки, прошу не задевать меня. Потому что — как ударю…
Он был очень страшен: глаза свирепо смотрели на бедного Сокола, челюсти сжались, огромный крепкий кулак готов был осуществить угрозу. Я смотрел на обоих, не веря своим глазам. И внезапно Сокол заплакал. Да, да, он заплакал горькими слезами, как ребенок. Ничего не слушая, он повторял:
— Меня оскорбляют… угрожают… меня оскорбляют…
Он положил голову на руки и горько рыдал. А Гуро стоял около него, большой и страшный, грозно подняв руку. Я взглянул с ужасом на Николая Петровича: что это, сумасшествие?..
Лицо Николая Петровича было очень серьезно и задумчиво. Наконец, он незаметно сделал мне знак, чтобы я не вмешивался: дескать, пусть успокоются сами. Затем он подошел ко мне и сказал:
— У каждого человека бывают такие моменты, когда на него изнутри нажимают, так сказать, впечатления от острых переживаний. Нужен какой-то клапан, чтобы это вышло наружу, освободило от себя человека. Мы чересчур напряженно работали все время. Это, кажется мне, бурная нервная реакция.
Но я заметил, что он говорил не очень уверенно. Тем временем Гуро наклонился к Соколу и крикнул раздраженно:
— Да разве я обещал вам слушать вашу болтовню и смотреть, как вы тут слезы проливаете, словно ребенок? Я сказал вам, чтобы вы меня не задевали! Вставайте, несчастный! Не прячьтесь за слезами. Вот я вам сейчас покажу!
Он схватил своей крепкой рукой лацкан пиджака Сокола. Вадим не сопротивлялся. Не поднимая головы, он продолжал плакать. А Гуро дергал его за лацкан, и тело Сокола болталось в воздухе как тряпичная кукла. Я не выдержал:
— Да что вы делаете, товарищ Гуро? Перестаньте! Это безумие!
Но Гуро пасмурно взглянул на меня и так же угрожающе ответил сквозь зубы:
— Молчи, юнец. У меня остается свободной еще одна рука. И ее вполне достаточно, чтобы заставить тебя не вмешиваться в чужие дела!
В отчаянии я бросился к Николаю Петровичу. Он стоял со странным выражением лица. Губы его шевелились и он, словно во сне, шептал:
— Разумеется, осилит Гуро. Пусть он победит!.. А впрочем… Посмотрим, может быть лучше, чтоб победил Сокол… Посмотрим, посмотрим…
Я схватил его за руку:
— Николай Петрович, что с вами, неужели вы… тоже…
Больше я не смог ничего сказать. Еще секунда, и я заплакал бы так же, как Сокол. Что-то удушливое подступало мне к горлу. Сумасшествие, сумасшествие!
Николай Петрович внимательно смотрел на меня. Его глаза прояснились. Очевидно, он с усилием овладел собой. Он посмотрел еще раз на Вадима и Бориса — и внезапно, проведя рукой по лбу, бросился к ним:
— Борис, оставьте Вадима!
Гуро словно не слышал.
— Борис, вы понимаете, что я вам говорю?
Гуро стеклянными, мертвыми глазами посмотрел на Николая Петровича. Он все еще держался рукой за пиджак Сокола.
