Роберт Шекли - Кн. 4. Алхимический марьяж Алистера Кромптона. Билет на планету Транай. Обмен разумов
Кромптон встал, вытер пот со лба и сделал два нерешительных шага по направлению к двери. Потом вернулся и снова сел на кровать.
— Нет, это невозможно.
— Но почему?
— Это неэтично. Молодая леди замужем.
— Женитьба, — стал спокойно объяснять ему Лумис, — как свидетельствует вся история гомо сапиенс, изобретена совсем недавно. Задолго до этого существовали мужчины и женщины, и, соответственно, были между ними и определенные сексуальные отношения. Законы природы всегда выше и сильнее законов человеческих.
— И все же я считаю это аморальным, — вяло сопротивлялся Кромптон.
— Но с чего ты так решил? — удивился Лумис. — Ты-то неженат, а значит, твои действия ни у кого не могут вызвать нареканий.
— Однако молодая леди замужем.
— Да, замужем. Но это ее проблемы. В первую очередь она человек, а вовсе не собственность своего мужа. Богом ей дано право распоряжаться собой, и мы должны уважать это право.
— Мне такое и в голову не приходило, — сознался Кромптон.
— Итак, это по поводу жены. А что касается мужа, — раз он ничего не узнает, он и не будет страдать. Более того, он даже выиграет. Алиса-Джун, чтобы загладить свою вину, будет с ним нежнее, чем прежде. Он все это отнесет на счет своей сильной личности, и его «я» воспрянет. Вот видишь, в результате всем будет только лучше и никто не пострадает. Разве это не замечательно?
— Все это пустая софистика, — проворчал Кромптон, снова вставая и направляясь к выходу.
— Давай, детка, — сказал Лумис.
Кромптон глупо ухмыльнулся и открыл дверь. И тут же, будто что-то ударило ему в голову, захлопнул дверь и опять улегся в постель.
— Ну что еще? — спросил Лумис.
— Твои доводы, — сказал Кромптон, — могут быть справедливы или несправедливы — не мне о том судить, у меня нет опыта в этих делах. Но одно я знаю точно: ничего такого я делать не буду, пока ты наблюдаешь за мной.
Лумис был ошарашен.
— Будь ты проклят, Эл! Здесь нет ни тебя, ни меня. Я — это ты, и ты — это я. Мы две части одного целого!
— Еще нет, — сказал Кромптон. — Сейчас мы всего-навсего шизоидные компоненты, два разных человека в одном теле. Потом, когда мы воссоединимся с Дэном Стэком и все трое сольемся в настоящей реинтеграции... Тогда другое дело. Но при нынешних обстоятельствах элементарное чувство приличия запрещает мне делать то, что ты предлагаешь. Это просто немыслимо, и оставим эту тему.
Лумис погрузился в гневное молчание. Кромптон разделся, натянул на себя пижаму и лег спать.
Глава 2
На следующее утро за кофе Кромптон заявил:
— Мне кажется, нам надо серьезно поговорить.
— Что у тебя на уме, дружище? — насмешливо спросил Лумис.
— Хочу напомнить, что нам предстоит важное и опасное дело. Мы должны разыскать и присоединить к себе Дэна Стэка, и как можно быстрее, поскольку наше положение сейчас в высшей степени ненадежно. И с этой минуты — никаких выпивок и развлечений, отложим все это до лучших времен. Сейчас у нас есть чем заняться. А повторения вчерашнего я не допущу. Тебе ясно?
— Элистер, с тобой нелегко ладить, — устало сказал Лумис с ноткой печали и разочарования в голосе. — Я согласен, все это ужасно серьезно, но сейчас-то мы сидим в звездолете, и делать нам совершенно нечего.
— Я все обдумал, — сказал Кромптон. — Мы с пользой проведем время, занявшись, изучением хот-йиггского языка, самого распространенного диалекта на планете Йигга.
— Учить язык, только и всего? У меня нет склонности к таким вещам.
— Тогда ты будешь сидеть тихо, а я позанимаюсь языком.
В корабельной библиотеке Кромптон нашел книгу Бендера «Диалектные варианты общеупотребительных выражений в хот-йиггском языке» и приступил к занятиям. Лумис развлекался, вспоминая подробности прошлого вечера, пока Кромптон не попросил его прекратить, так как это мешало ему сосредоточиться.
После ленча Кромптон вздремнул, потом еще час упражнялся в языке, потом поразгадывал кроссворд. Лумис не возражал. Но вечером ему захотелось стаканчик пива. Кромптон с радостью откликнулся на его просьбу — он вовсе не был законченным пуританином.
У пива был немного странный привкус. Кромптон сказал об этом Лумису. Лумис что-то ответил, но его слова растворились в необъятной, оглушающей пустоте, в которую вдруг целиком погрузился Кромптон. Столы, стулья, ярко-желтые салфетки закружились вокруг него хороводом, и он отключился.
Кромптон пришел в себя только на следующее утро. С опухшими глазами, резью в животе и невыносимой головной болью он сел в постели. Каюта выглядела так, как будто Тамерлан и воины Золотой Орды этой ночью отпраздновали в ней свою победу. На полу валялись бутылки, в пепельницах было полно окурков. Кругом были разбросаны различные принадлежности туалета, некоторые из них — явно женские. Ноздри Кромптона заполнил запах дешевых духов, смешанный с острым ароматом запрещенных наркотиков.
Кромптон, покачиваясь, встал на ноги. Левое бедро болело. Наклонившись, он увидел на нем следы укусов. Разглядел он и пятна губной помады у себя на груди. Было немало других признаков половой невоздержанности, о которых Кромптон даже думать стеснялся.
— Лумис, — сказал он, — ты опоил меня наркотиками, использовал мое тело и устроил тут безобразный дебош. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Только одно: плевал я на твои приказы, — нагло зажил Лумис. — По какому праву ты командуешь мной? Я тебе не раб! По всем законам я тебе ровня! А потому пусть днем тело принадлежит тебе, а по ночам — мне!
Кромптон с трудом сдерживал себя.
— Тело будет твоим только тогда, когда я тебе позволю!
— Но это несправедливо!
— Я бы с удовольствием уравнял тебя в правах на тело, если бы ты взял на себя также хотя бы минимальные обязанности. Но раз тебе на все наплевать, мне придется самому действовать в наших общих интересах.
— С какой это стати ты берешься судить о наших общих интересах? Типичный образчик свинско-фашистского мышления.
— Выбирай выражения! — предупредил Кромптон.
— Да пошел ты, свинья фашистская!
И тут терпение Кромптона лопнуло. Ярость овладела всем его существом. Его охватило властное желание покончить со своим отвратительным alter ego[28]. Лумис, захваченный врасплох этим потоком разрушительных эмоций, пытался сопротивляться, стараясь восстановить нарушенное психическое равновесие.
Но все было тщетно. Ярость Кромптона неожиданно выработала в мозгу мощный поток антител — элементов психической энергии, подавляющих боль. Лумис боролся отчаянно: он знал, что, если частицы достигнут своей цели, он будет окончательно затерян, замурован где-нибудь в глухом забытом уголке сознания Кромптона.