Филип Фармер - Т. 16. Дейра. Повести и рассказы
— Бог миловал!
— А если ты считаешь, что верить можно лишь собственным глазам, то откуда знаешь, что драконы на самом деле существуют?
Джек рассмеялся и ткнул зануду под ребра:
— А единорогов наших кто ворует, по-твоему? — Джек смотрел куда-то мимо брата. — И, кроме того, сирена рассказывала, что общалась как раз с тем самым драконом, который крал их. Да вот, кстати, и сама она идет. Можешь спросить, если не веришь.
— Мне, пожалуй, пора домой, — с недовольной миной ответил Тони.
Джек рассеянно кивнул, его внимание уже привлекло иное. Держа на плече амфору, сирена приближалась к нему быстрой и упругой походкой. Тони скорчил брезгливую рожицу и скользнул за деревья на краю поля.
— Привет, Джек! — сказала Р’ли по-английски.
— Привет, Р’ли! — ответил Джек на лепетухе.
Она улыбнулась, как бы угадав в выборе языка Джеком добрый для себя знак, некий тайный смысл. Юноша глянул на амфору:
— За медом собралась?
— Как видишь.
Джек огляделся — никого вокруг не было.
— Пройдусь за компанию, не возражаешь? Работа не единорог — в лес не убежит. Боюсь, что, если начну сию же минуту, просто поубиваю этих тварей на месте.
Р’ли в ответ тут же завела одну из модных песенок: «Запряги дракона в плуг, навек избавишься от мук…»
— Хм, вот бы и мне так! — вздохнул Джек.
Сняв шляпу и оголившись до пояса, он стал ополаскиваться над ручьем. А сирена тем временем, воткнув амфору в ил, с наслаждением растянулась в воде, как в собственной постели, прямо напротив Джека.
— Мог бы сделать так же! — поддразнила она. — Стыдливость не позволяет?
— Мне и самому порой это кажется нелепым, — ответил Джек, украдкой оглядевшись. — Во всяком случае, пока мы вдвоем…
— Удивительно еще, что признался…
— Ну, понимаешь… Я ведь что имел в виду… Людям одежда все же нужна, а когда вы ходите голышом, никакого срама вроде бы и нет.
— Ну да, ну да — мы ведь животные… У нас же нет души, как вы это называетё. А вспомни-ка, Джек, разве ты в детстве прибегал к нам на пруд и купался в штанах?
— Я был дитя несмышленое!
— Верно, но не столь уж невинное, как возомнил теперь. Как ты думаешь, отчего мы частенько хихикали у тебя за спиной? Не потому ведь, что ты голый! У тебя на рожице читалась такая забавная смесь ужаса и восторга перед собственным грехопадением, что удержаться было трудно. Ты ведь нарушал категорический запрет! Представляешь, какую схлопотал бы трепку, если бы тебя родители застукали?
— Да уж конечно. Но когда мальчишке что-то делать не велят да еще стращают жуткими карами, так и подмывает нарушить запрет. Кроме того, это все же было чертовски забавно…
— Стало быть, тогда ты еще не считал, что своего тела следует стыдиться. Как думаешь сейчас. Ты просто позволил окружающим убедить себя в этом! — Р’ли помолчала. — Знаешь, — сказала она наконец, — я еще в состоянии понять ваших женщин. Богатыми нарядами они скорее скрывают недостатки фигуры, чем подчеркивают отсутствие оных…
— Да ты просто злючка!
— Вовсе нет. Говорю что думаю.
Джек выпрямился, нахлобучил шляпу и сгреб в охапку одежду с куста:
— Прежде чем отправляться за медом, ответь-ка на один только вопрос. Почему ты отдала мне свою долю жемчуга?
Сирена поднялась из воды и, плавно ступая, двинулась к Джеку. Крохотные хрустальные галактики срывались с ее упругих сосков. Целый их водопад низвергался с гривы. Левой рукой Р’ли взъерошила себе волосы — вспыхнув, они заиграли на солнце червонным золотом. Ее затуманившийся фиалковый взгляд встретился с карими глазами Джека. Правая рука нерешительно замерла на полпути. Джек потупился, но руки сами собою протянулись навстречу.
Она не отпрянула, не убежала. Подчиняясь нежной, но твердой мужской ласке, сирена упала в объятия Джека.
Нападение на армейский обоз состоялось спустя неделю. К девяти вечера «ужи» вырядились сатирами. Такая маскировка навряд ли провела бы кого-либо среди бела дня, да и ночью на нее не следовало слишком уж полагаться. Но никого особо это не заботило. Тщательно ли они сменят обличье или небрежно — предлог у королевы будет в любом случае и при любом исходе дела.
Когда в потемках они неслышно приблизились к таверне «Стекляшка», их встретил гул развеселых голосов и потоки яркого света. Разгулявшаяся вовсю охрана беззаботно дула пиво и резалась в кости. У фургонов, выстроенных цепочкой на заднем дворе, возился с упряжью одинокий сержант. Он даже не обернулся, когда первые «налетчики» вышли из-за амбара.
Снять часовых оказалось чертовски несложным делом. Выйдя из темноты, лжесатиры запросто окружили и обезоружили онемевших солдат, на удивление практически не встретив сопротивления. «А так ли уж эта удивительно?» — размышлял Джек, затыкая рот одного из караульных кляпом.
На оглушительный в ночи скрип фургонов да на храп выбиравшихся на дорогу обозных единорогов таверна отозвалась лишь новым взрывом веселья. Выехав на тракт, похитители отбросили всяческую осторожность и стали понукать единорогов в полный голос. Только тогда двери таверны распахнулись настежь, и наружу с криком высыпала толпа обозников, все еще с кружками в руках.
Джек решил, что актеры из военных — ни к черту. Слишком уж неубедительно звучали адресованные похитителям проклятия, а несколько раз — он готов был присягнуть в этом — донесся даже откровенный смех.
Весь долгий обратный путь его не покидало безрадостное чувство. Какой уж там боевой задор — сплошное разочарование! Даже не довелось опробовать в деле обновку — клинок упругого стекла. Обнажить и то не пришлось! А так хотелось себя испытать — скрестить шпагу с оружием достойного противника!
На плечи давила тяжесть, от которой вдруг не избавишься…
Даже во время нечастых свиданий с Р’ли он не мог освободиться от этой незримой ноши. Слишком уж многое напоминало о тех — самых первых — словах, сказанных после первого же поцелуя.
Никогда их не позабыть. Джек явственно помнил, как задыхаясь шептал о своей любви, неустанно повторял: любимая моя! единственная! и плевать, если узнают. Пусть знают все!
Он снова и снова сжимал Р’ли в объятиях и клялся в вечной любви.
— Я верю, Джек, верю, милый! Но ты ведь понимаешь — это невозможно! Церковь, закон, семья — все восстанут против тебя.
— Начхать мне на это, любимая!
— Есть лишь один-единственный выход. Уйдем со мной!
— Куда?
— В Тхраракию, в горы.
— Я… я не могу.
— Но почему, милый?
— Как оставить родителей? Это разобьет им сердце… Предать девушку, которой дал слово? Заслужить анафему?..
