Василий Бережной - Сенсация на Марсе (сборник)
— Чует мое сердце — здесь неоценимые сокровища для науки! — говорил он Туо.
Туо почему-то помрачнел, но ничего не сказал. У меня такое впечатление, что он просто устал. Напряжение в последние недели было огромное — и физическое, и нервное. Казалось бы, теперь он уже может немного отдохнуть. Но какой уж там отдых — надо ведь еще завершить монтаж пространственно-временного устройства.
А экскаватор гудит день и ночь, ковш так отшлифовался, что кажется серебряным. Транспортер уже насыпал высокую гору песка, котлован все глубже. Скорее бы, поскорее добраться до Археоскрипта! Интересно, какой он? Наверно, железобетонный цилиндр. Пятьдесят тысяч лет! Невероятно, мамуля! Это же будет переворот, взрыв в науке! Ведь до сих пор считалось, что человеческая цивилизация насчитывает шесть-семь тысячелетий, а оказывается — десятки. Так что если Археоскрипт заложен пятьдесят тысяч лет назад, то сколько же еще ему предшествовало!
Каждый вечер ходим с Туо далеко в пустыню, и сколько интересного и трагического он рассказывает! Мы нашли несколько тектитов — рыжеватых кусочков оплавленного стекла. Словно кровь запеклась. Туо говорит, что это — свидетельство той мировой войны. Ужасающая война между Центрумом и Атлантидой уничтожила цивилизацию, отбросила ее во мрак, и людям, естественно, пришлось начинать все сначала. Снова продираться через каменный век, чтобы открыть металлы. Гибнуть в рабстве, создавать религии, мечтая о справедливости. Кровь стынет, когда думаю, что и в наши дни человечество — на краю пропасти, что в арсеналах великих держав накоплено уже столько разрушительных средств, что они запросто могут уничтожить все живое на Земле. Разве это не варварство?
Туо надеется, что Археоскрипт заставит задуматься всех, а особенно — власть имущих. Это, говорит, будет такое предупреждение, не прислушаться к которому могут разве только сумасшедшие. Туо хочет, когда докопаются до Археоскрипта, созвать здесь, в Сахаре, ученых, политических деятелей, журналистов, чтобы они на месте увидели все своими глазами, чтобы убедились, что это не мистификация. Да, наконец, там будут, по всей вероятности, такие экспонаты, каких сейчас промышленность не выпускает. Увидим. Только бы поскорее кончилось это нервное напряжение.
Вечером мы с Туо уходим подальше от гуденья моторов. Небо над нами прекрасное: по синему-синему шелку — сверкающие бриллианты, смотришь на них, и охватывает душу что-то такое, чего и не выскажешь, слов таких не найдешь. Быть может, это ощущение вечности? Не знаю. А прикосновение Туо наполняет радостью и счастьем. О, как я его люблю! Как мне хочется слушать его, ловить его дыхание, смотреть в его глаза! А он в последнее время стал печальным, грустным. Говорит: беспокоит его Лабан. И я хорошо это понимаю. Сама вижу: есть в этом человеке что-то неискреннее, затаенное. Хотя ведет он себя с Туо очень корректно, даже заискивающе, но чувствуется при этом привкус фальши, нарочитости. «Он ловко прячет от меня свои мысли, — говорит Туо, — и я догадываюсь, что есть у него какие-то тайные намерения». Может быть, и так. Но все-таки Туо переутомился и ему надо отдохнуть. Вот если все будет хорошо и он получит по контракту солидную сумму, поедем в Ливан. Туда, говорят, ездят отдыхать состоятельные люди из Европы. В Ливанских горах за Бейрутом можно купить хорошую виллу. Катайся на лыжах, потом в машину и к морю. Через пятнадцать — двадцать минут — купание, температура воды не менее 24–25 градусов. Это ли не рай? И мама туда приедет, правда? Вышлем денег — мама и приедет…
А пока до свиданья, крепко целую маму».
29
Это произошло поздно вечером. Внезапно умолк рокочущий мотор экскаватора, и люди услышали тишину. Насторожились. Это была не такая тишина, когда мотор заглушали по техническим причинам, что-то слышалось в ней необычное. Тишина эта упала на пустыню, на белый палаточный городок археологов как гром с ясного неба.
— Есть! Есть!
Силуэты бежали к палаткам и кричали:
— Наконец-то!
— Археоскрипт!
Первым примчался Лабан. Встав над краем глубокого раскопа, он несколько минут молча смотрел вниз, туда, где вынырнула из песка матовая вершина пирамиды. Губы его вздрагивали, словно сами хотели что-то сказать, но он сжимал их и молчал. Мысли и эмоции распирали его, как зрелые зерна распирают гранат. Разве он надеялся на такой успех? Он верил Туо и не верил, правда, больше верил, но все же… Никто не мог сказать наверняка, что в глухой пустыне, далеко даже от караванных путей, под окаменевшим песком… Однако… Может быть, это просто пирамида какого-нибудь фараона? Чтобы ее не ограбили, фараон приказал построить ее в котловане и засыпать… Ну что ж, если даже и так, сенсация будет не меньшей, чем у Картера.[3]
— Света, дайте больше света! — вскричал запыхавшийся новый кинооператор, став на колено и нацелив свой аппарат. Вспыхнуло еще несколько прожекторов, киноаппарат застрекотал, фиксируя на пленку раскоп.
Не терял времени и косматый художник. Его тушевой карандаш проворно забегал по листу ватмана, и сперва над раскопом появилась фигура Марты, а уже затем — линии вершины пирамиды, утопающей в земле.
Вынырнули из темноты Туо и Анита. Девушка держала его за руку, словно боясь, чтобы он не упал в котлован.
Словно очнувшись, Фаусто Лабан подошел к Туо и крепко пожал ему руку.
— Поздравляю! Поздравляю с успехом! Это… это… блестяще!
Туо бросил взгляд вниз, потом на рабочих, механизаторов, обступивших раскоп, и тихо ответил:
— Это наш общий успех.
— Конечно, конечно, — закивал головою Лабан, — но если бы не вы…
Туо шагнул вниз и, осыпая песок, двинулся к пирамиде. За ним, балансируя руками, спустился и Лабан. Они оба ухватились за тело пирамиды, словно желая удостовериться, что это не привидение, не мираж, что она действительно существует.
Археоскрипт… И радостно, и горестно на душе у Туо. Это ведь далекие-далекие его предки послали весть своим потомкам — посмотрите, мол, и мы тоже что-то умели и кое-чего достигли… А случилось так, что потомки отстали, что им нужно учиться у своих предков!
Туо посмотрел в глаза Лабану и своей ладонью накрыл его руку: хотел узнать, что думает, что же думает этот замкнутый человек? Лабан не убрал своей руки — ему казалось, что пирамида согревает, наполняет его своим теплом. В голове была какая-то мешанина, Туо смог уловить только отдельные понятия: гробница, Картер, Тутанхамон, золото, золото, премия, академик…
— Археоскрипт, — сказал Туо, — это Археоскрипт.
— Пирамида, — ответил Лабан. — Похоже на гробницу фараона.
