Клиффорд Саймак - Всякая плоть - трава
Осторожно пошел я по следу Таппера. Дошел до конца, остановился и обругал себя стоеросовой дубиной: с чего, спрашивается, я вообразил, что здесь, в цветнике, найду какую-то разгадку?
Таппер Тайлер исчез впервые десять лет назад, и сегодня снова исчез, а как это он ухитрился, должно быть, никто никогда не узнает.
И все же в голове у меня стучала упрямая догадка, что Таппер и есть ключ ко всей этой темной истории.
Как я пришел к этой мысли - хоть убейте, объяснить не умею. Ведь тут не один Таппер замешан - если он и вправду замешан. Тут ещё и Шкалик Грант... Ох, я же никого не спросил, что со Шкаликом!
Дом доктора Фабиана стоит на холме, как раз над теплицами, можно пойти туда и спросить. Конечно, доктора, может, и нет дома, - ну что ж, немного обожду, глядишь, рано или поздно он объявится. Делать покуда все равно нечего. А при том, что там сейчас орут про меня Хайрам и Том Престон, пожалуй, умнее всего не возвращаться домой - уж лучше пусть меня не застанут.
Раздумывая так, я стоял на том месте, где обрывался след Таппера, и теперь шагнул вперед в сторону докторова дома. Но к доктору Фабиану я не попал. Один только шаг - и засияло солнце, дома исчезли. Все исчезло - и дом доктора, и все другие дома, и деревья, и кусты, и трава. Остались одни лиловые цветы, лиловым морем они залили все окрест, а над головой в безоблачном небе запылало слепящее солнце.
11
И все это случилось оттого, что я сделал один только шаг. Тогда я ступил другой ногой - и вот стою на новом месте, окаменев от страха, не смея обернуться: кто знает, что там, позади... А впрочем, кажется, я знаю, что увижу, если обернусь, - те же лиловые цветы.
Ибо какой-то краешек оцепеневшего, перепуганного сознания подсказывает: вот об этих-то краях и говорил мне Таппер.
Таппер отсюда пришел и сюда вернулся, а вслед за ним сюда попал и я.
Ничего не произошло.
И правильно. Видно, такое это место, здесь, наверно, никогда ничего не происходит.
Сколько хватает глаз всюду цветы, в небе пылает солнце, а больше вокруг ничего нет.
И - ни звука, ни ветерка. Только со странной силой охватывает, обволакивает благоухание несчетных лиловых цветов, напоминающих львиный зев.
Наконец я собрался с духом и медленно обернулся. Но и позади только цветы и цветы.
Милвилл исчез, провалился в какой-то другой мир. Нет, не так.
Наверно, он остался в прежнем, обычном мире. Не Милвилл, а я сам провалился. Один только шаг - и я перенесся из Милвилла в какой-то неведомый край.
Да, это другой, незнакомый край, а между тем сама по себе местность словно бы та же. По-прежнему я стою в ложбине, что лежит позади моего дома, за спиной у меня все тот же косогор круто поднимается к пропавшей невесть куда улице, где только что стоял дом доктора Фабиана, а в полумиле виднеется другой холм, на котором должен бы стоять дом Шервудов.
Так вот он, мир Таппера. Сюда он скрылся и десять лет назад, и сегодня утром тоже. А стало быть, и сейчас, в эту минуту, он здесь.
И стало быть, есть надежда выбраться отсюда, вернуться в Милвилл!
Вернулся же Таппер - значит, дорога ему известна! Хотя... почем знать. Что можно знать наверняка, когда свяжешься с полоумным?
Итак, прежде всего надо разыскать Таппера Тайлера. Едва ли он где-нибудь далеко. Понятно, придется потратить какое-то время, но, уж конечно, я сумею его выследить.
И я стал медленно подниматься в гору - дома, в родном Милвилле, эта дорога привела бы меня к доктору Фабиану.
Я поднялся на вершину холма и остановился - внизу, куда ни глянь, расстилалось море лиловых цветов.
Странно видеть эту землю, которая лишилась всех обычных примет: не стало деревьев, дорог, домов. Но очертания местности все те же, знакомые.
Если что и изменилось, так разве только мелочь, пустяки. Вон, на востоке, та же сырая, болотистая низина и пригорок, где стояла прежде лачуга Шкалика... где ещё и сейчас стоит лачуга Шкалика, только в коком-то ином измерении, в ином времени или пространстве.
Любопытно, какие нужны поразительные обстоятельства, какое редкостное стечение многих и многих обстоятельств, чтобы вдруг перешагнуть из одного мира в другой?
И вот я стою, чужеземец в неведомом краю, и вдыхаю аромат цветов, он льнет ко мне, обволакивает, захлестывает, словно сами цветы катятся на меня тяжелыми лиловыми волнами и сейчас собьют с ног, и я навеки пойду ко дну. И тихо - я и не знал, что может быть так тихо. В целом мире ни звука.
Тут только я понял, что никогда в жизни не слышал настоящей тишины. Всегда что-нибудь да звучало: в безмолвии летнего полдня застрекочет кузнечик иди прошелестит листок. И даже глубокой ночью потрескивают, рассыхаясь, деревянные стены дома, тихонько бормочет огонь в очаге, чуть слышно причитает ветер под застрехами.
А здесь все немо. Ни звука. Ни звука потому, что нечему звучать. Нет деревьев и кустов, нет птиц и насекомых. Только цветы, только земля, сплошь покрытая цветами.
Тишина, тишина на раскрытой ладони бескрайней пустыни. Лиловое море цветов простирается до самого горизонта и там сходится с ослепительно яркой голубизной раскаленного летнего неба.
Тут впервые мне стало страшно - то не был внезапный безмерный и неодолимый ужас, что заставляет бежать, не помня себя, с отчаянным воплем,
- нет, это был дрянной, мелкотравчатый страшок, он подкрадывался ближе, кружил визгливой нахальной шавкой на тонких ножках, стараясь улучить минуту и запустить в меня острые зубы. Ему невозможно противостоять, с ним невозможно бороться, с этим тошнотворным, дрянным, неотвязным страшком.
И это не страх перед опасностью, ибо здесь нет никакой опасности. С первого взгляда ясно, что опасаться нечего. Но, быть может, есть нечто худшее, чем любая опасность: слишком тихо, слишком пустынно, вокруг все одно и то же, и ты один, и где ты - неизвестно.
Передо мной болотистая низина - та самая, где должно бы быть жилище Шкалика, - а чуть правее поблескивает серебром река, та, что в другом мире огибает наш городок. И в том месте, где река сворачивает к югу, вьется, вздымаясь в ясное небо, четкий дымок - тонкая струйка, едва различимая глазом на фоне этой светлой синевы.
- Таппер! - заорал я и бегом кинулся под гору.
Как хорошо, что подвернулся случай, что нашелся предлог пуститься бегом, ведь все время я стоял и еле сдерживался, чтобы не побежать, не поддаться тому дрянному неотвязному страшку, и все время меня так и подмывало бежать.
Я добежал до крутого склона, под ним открылась река и на берегу жилье: подобие шалаша из сплетенных кое-как ветвей, огород, где чего-чего только не росло; вдоль берега редкой вереницей тянулись убогие полумертвые деревца, почти все ветви их уже высохли, и лишь на макушках мотались тощие кисточки зеленых листьев.
