Геннадий Прашкевич - Пес Господень
Перивлепт.
Восхитительная.
Ганелон осторожно остановился под старой яблоней.
Палая листва, нежное очарование прели и гнили, серебристая паутина на кустах, пустынный покой запущенности.
Все равно волчий угол.
Нет, сам себя поправил Ганелон, не волчий угол, а паучий, мерзкий угол мерзких пауков, и осторожно обошел молчащую громаду дома.
Вид у дома был нежилой – слепые окна забраны крепкими ставнями, дверь заперта изнутри, но над каминной трубой вился слабый дымок.
Ганелон никак не мог определить, чем, собственно, пахнет дым? Почему он так густо напитан какой-то приторно тревожной сладостью? Может, правда, в странном дому жгут некие волшебные травы или ведут колдовство, которое и отравляет своим непонятным запахом все окружающее?
По лесенке, приставленной к стене, Ганелон осторожно поднялся на пыльный чердак. И увидел лестницу вниз…"
IV–VI
"…в записке было сказано: «Лучше бы ты служил мне.»
И все.
Ни одного слова сверх.
Ганелон хмуро глянул в глаза оборванному нищему, сунувшему ему записку на паперти.
Нищий отшатнулся.
– Зачем ты это принес?
– Госпожа дала мне немного денег. Она дала мне один денье.
– Это действительно совсем немного для ведьмы.
– Для ведьмы? – испугался нищий. – Почему для ведьмы?
И вдруг бросился бежать, крестясь на бегу, трясясь, подбирая рукой полы своего отрепья и испуганно оборачиваясь.
Ведьма, ведьма, истинно ведьма, шептал про себя Ганелон, спускаясь по лестнице с чердака в глубины замершего дома.
Амансульта ведьма.
Она разбирает старинные книги, она понимает чужие письмена, она пользуется нечеловеческим нечистым золотом. Даже на гербе ее проклятого рода нет и никогда не было никакого девиза. Зато на гербе ее рода всегда присутствовал таинственный ключ.
Может, ключ от неба.
А может, от ада.
Ганелон не знал.
Но он знал, что ум Амансульты пронзителен. Ее ум остёр. Амансульта разгадала некие загадочные намеки в старых бумагах. Она догадалась поднять воду в верхних прудах, пустив этим тяжелую воду на колеса тайного подземного механизма.
Растворились врата ада и открылась пещера, одарившая Амансульту старинными книгами и нечистым золотом.
Ведьма.
Брат Одо много лет тщетно искал тайну клада Торквата, но так и не подошел к ней. Только уже после того как Амансульта выгребла из-под земли золото и старинные книги, брат Одо побывал в подземном хранилище. Впрочем, там он уже ничего не нашел. Совсем ничего, если не считать нескольких пустых и разбитых амфор.
«Лучше бы ты служил мне.»
Записка Амансульты была полна презрения.
«Лучше бы ты служил мне.»
Разве не она, разве не Амансульта бросила когда-то Ганелона умирать под зловещей тенью кривой башни Гонэ? Разве не Амансульта хотела сгноить его в тесной и темной камере? Разве не она подсылала к нему убийц в Риме, зная, что он упрямо следует по ее следам?
Ганелон опустился по лестнице в подвал.
На пыльном полу лежала полоска света, пробивавшаяся из-за чуть приоткрытой двери.
Проверив, легко ли выхватывается из-за пояса милосердник, Ганелон ударом ноги распахнул дверь.
В колеблющемся неверном свете, отбрасываемом толстыми восковыми свечами и огнем, весело играющим в каменном камине, Ганелон увидел тяжелый деревянный стол, на котором лежали пучки и связки самых разных сухих трав, стояла глиняная и стеклянная таинственно отсвечивающая посуда.
Там же на столе, увидел он, стояли весы и небрежно валялся бумажный широкий развитый свиток.
Длинная полка на голой стене.
На полке несколько книг, реторты, ступка, еще одни весы.
Ганелон быстро перекрестился.
Нечистое искусство магов.
Нечистое древнее дьявольское искусство, еще даже более древнее, чем ремесло блудницы.
Всем известно, в том числе и самим алхимикам, что тот, кто домогается тайн нечистого алхимического искусства, всегда остается ни с чем, и все же самые разные, иногда далеко не самые глупые люди опять и опять домогаются загадочных тайн алхимии. В итоге, мудрец становится глупцом, богач нищим, философ болтуном, а пристойный человек теряет всяческую пристойность. И даже если кто-то умудряется однажды призвать на помощь дьявола, у него уже не хватает ума на нужные вопросы. Говорят, один алхимик, вызвав дьявола, настолько растерялся, что затруднился даже объяснить, что ему нужно. В закоснелом своем невежестве он, наконец, спросил, вызвав своим вопросом смех у дьявола: а что, собственно, хотел сказать Аристотель своей «Энтелехией»?
Еще Ганелон увидел балку, поддерживающую потолок – мощную закопченную деревянную балку, под которой скалилось, на веревке подвешенное к ней, зловещее чучело неизвестного, но страшного, скалящего многочисленные зубы чудовища. Ганелон никогда не видал таких зверей, только слышал о них от старой Хильдегунды.
И запахи.
Ганелон невольно потянул носом.
Одновременно пахло камфарой, горчицей, полевыми травами. Нежно парил, побулькивая, горшок в камине, прямо под руками некоего старика, безмерно удивленного шумным появлением Ганелона.
Наверное, это был Сиф.
Старик сидел у камина на низенькой скамеечке, подобрав под себя полы длинного плаща.
Краем левого косящего глаза Ганелон скорее почувствовал, чем увидел некое движение.
Не оборачиваясь, он ударил ногой.
Человек, со стороны прыгнувший прямо на Ганелона, упал и тяжело ударился головой о грязный каменный пол.
Ганелон не обернулся к упавшему.
Он знал: если упавший и очнется, то после такого удара не раньше, чем через пять минут.
Он стоял и внимательно рассматривал старика.
Триболо.
Истязатель.
На вид старик казался совсем ветхим. Его узкое желтое лицо был поражено нездоровым налетом, узкие пергаментные уши оттопырены, а пальцы с раздувшимися суставами обожжены кислотами.
Примерно таким и представлял себе Ганелон мага старика Сифа.
Ткнув пальцем в зубастое чучело, скалившееся из-под деревянной балки, Ганелон спросил:
– Это базилиск? Это ихневмон?
Старик кивнул.
Наверное, это было согласие.
– Ты Триболо? Истязатель?
Старик снова кивнул.
– Как тебя звать, старик?
– Я Сиф, сир.
– Не обращайся ко мне так. Я даже не шатлен, я всего лишь вавассер, бедный дворянин, ничего не имеющий.
И спросил:
– Ты назвался – Сиф. Это христианское имя?
– Я родился в Вавилонии, – уклончиво ответил старик. – Под самой Александрией. Я родился там очень давно, но я всегда свято чтил Святую мать католическую церковь.
Ганелон молча обвел взглядом логово колдуна.
Многолетняя пыль, многолетняя копоть, странный и зловещий колдовской инструмент, парящий на огне глиняный горшок, под деревянной закопченной балкой зубастое чучело базилиска, большое пыльное зеркало в углу с начертанными на его поверхности непонятными знаками.
