Кир Булычев - Перевал (сборник)
— Все-то вы знаете, бабы, — сказал дед с отвращением.
— Знаем, — согласилась вторая старуха и кивнула Элле на деда Артема. Шебутной он, выдержки маловато. За архивным документом человека не видит. Старухи захихикали.
— Хорошо, — вдруг сказала Ангелина, — я пойду. Пойду!
— Добро, — сказала первая старуха.
— Постыдись, — возразил Эдуард. — Ты же комсомолка, кончала училище, готовишься в вуз.
Резкий порыв ветра распахнул окно, молнии сверкали совсем близко. На подоконник уселся Гришка, скосил глазом в комнату.
— Сведешь девку к живой воде? — спросила вторая старуха.
— Омнианпрекларрррарара! — воскликнул ворон.
— Закрой окно, — сказала строго Элла, — у Вени жар.
— Рук нету, — ответил ворон, захлопал крыльями, взмыл, смешался с синевой вечера, молниями и черными облаками.
Элла бросилась закрывать окно.
— На рассвете пойдешь, — сказала первая старуха, — он покажет. Не отказался.
— Старый стал, — сказала, поднимаясь, вторая.
Скрипели ступеньки, старухи спускались с крыльца.
Ангелина проводила их, вернулась. Было тихо. Потом Андрюша глупо улыбнулся:
— Геля, если пойдешь, возьми меня, заодно кассу захватим.
— Глупец, — сказал дед Артем, — кассы не существует.
Эдуард Олегович молчал, поглядывал на всех, был бледен.
26
— Ничего страшного, — сказал серьезно Вениамин. — Стакан живой воды поставит меня на ноги. Разве не так?
— Спать, спать. — Эдуард Олегович поднялся. — Мне, к сожалению, еще одного пациента навестить надо. Долг прежде всего.
— Может, его на ночь выпустить из погреба? — сказала Элла. — Он же простудится.
— Нет, — сказал дед Артем, — и не подумаю. Делайте со мной что хотите. После того как мельница сгорела и Мишка погиб, нет ему пощады — это же банда, которая сама никого не жалеет!
— Я с вами полностью согласен, совершенно, абсолютно, — сказал Эдуард. Но я гуманист и ничего не могу с собой поделать…
— Пошли вместе, — сказал дед. — Я послежу. Передай-ка мне ружье, Андрюша.
— Это лишнее, — сказал Эдуард Олегович, — вы устали, вы пожилой человек. Я с ним справлюсь.
— Не знаю, как уж и справишься, а вдвоем лучше. Пошли, пока дождь не хлынул.
— Идите, — согласился Веня.
Температура у него была тридцать девять и шесть.
Когда дверь за ушедшими закрылась, засобирался и Андрюша.
— Пойду в Красное, ничего со мной не случится.
— Куда ты пойдешь? — возмутилась Элла. — На тебе же лица нет!
— Хорошо, — сдался Андрюша. — Тогда я иду отдыхать. Через час прошу меня разбудить. К тому времени, надеюсь, и гроза пройдет. Дайте слово, что меня разбудите. — И он твердым шагом, хоть ноги и ныли от дневных хождений, прошел в холодную горницу, рухнул на постель и тут же заснул.
27
Андрюша не слышал, как бушевала гроза. Он проснулся от тишины, слагавшейся из ровного и густого шума дождя, который был постоянен и потому неслышен.
Андрюша вскинулся, вскочил в полной темноте с кровати, выбежал в сени. Ему показалось, что дом опустел, что все покинули его.
Но в щель под дверью в теплую половину пробивался свет.
Андрюша распахнул дверь, щурясь заспанными глазами. На ходиках была половина второго. Вениамин спал. Он был пятнист — черное с красным. Дышал часто, ворочался, сучил во сне руками. Возле кровати на стуле дремала Элла.
— Что случилось? — прошептал отчаянно Андрюша, злой на весь свет, оскорбленный предательством близких, а еще более предательством собственного тела, которое потратило на сон четыре часа. — Почему никто не думает о Вениамине?
— Ах, — вздрогнула Элла, — ты проснулся?
— Каждая минута на счету, — сказал Андрюша.
— Причешись, — сказала Элла, — ты дико выглядишь. Мы тебя не будили, ждали, что пройдет дождь.
Вениамин забормотал во сне. Вошла Ангелина со сложенным мокрым полотенцем, положила на лоб Вене.
— Какая температура? — спросил шепотом Андрюша.
— Сорок, — сказала Элла.
— Эдуард приходил? Что говорит?
— Нет, пропал куда-то, — сказала Элла. — Он тоже устал.
— У вас есть сапоги? — спросил Андрюша.
— Погоди… — Ангелина принесла резиновые сапоги и брезентовый плащ. Впору будет? — спросила она.
— Впору, — сказал Андрюша, переобуваясь. — Ну я пошел.
— Иди, — сказала Элла, — только будь осторожен.
Андрюша пересек двор, скрипнула калитка. Почему-то ему показалось, что ливень на улице сильней, чем во дворе. Струи дождя сразу нашли путь за ворот, и плащ отяжелел. «Как я дойду до Красного? — подумал Андрюша. — Тридцать пять километров лесом. Пять километров в час… Семь часов. Главное, не терять темпа».
Он огляделся. Было темно так, что глаза с трудом, лишь по тусклому блеску луж находили дорогу. Небо было затянуто тучами. Силуэты домов и заборов угадывались лишь потому, что были темнее окружающей темноты. Дождь сыпал мельче, но густо и занудно. Собаки молчали, все в деревне молчало.
И сквозь этот бесконечный молчаливый шорох дождя до Андрюши донесся крик, приглушенный, еле слышный, и были в этом крике отчаяние, одиночество и безнадежность. Андрюша побежал, скользя по лужам, к площади. Крик заглох. Андрюша остановился, и ему стало страшно, страшно посреди деревни, и сознание этого заставило его содрогнуться от мысли, как он будет идти по тайге.
Крик возник вновь и вновь оборвался.
Андрюша упал, но он уже так промок, что это не имело значения. Плащ налился свинцовой тяжестью, и все было как в кошмаре, и хотелось открыть глаза, чтобы увидеть хоть какой-нибудь свет.
— Помогите! — донеслось сквозь дождь и оборвалось вновь.
— Иду, — сказал Андрюша, и голос его оказался тих, сорвался, не хватило воздуха.
И вдруг крик раздался снова совсем рядом.
Глаза ли привыкли или в тучах был просвет, но Андрюша вдруг догадался, что стоит возле погреба, куда заточили Василия. И его взяла злость — оказывается, бежал на помощь негодяю.
— Помогите! — Голос был тонким. Василий притворился немощным, чтобы вызвать жалость у прохожего. Но какой здесь прохожий?
— Молчи, — сказал в сердцах Андрюша, намереваясь повернуть обратно. Сколько времени потерял…
— Андрюша! — Голос был близко. — Андрюша, счастье ты мое!
— Дед Артем? Почему вы здесь?
— Прелестно, великолепно, — раздался второй знакомый голос. — Мы никак не рассчитывали на вашу помощь. Это замечательно!
— И вы, Эдуард Олегович?
— Наша вина, наша вина, — сказал Эдуард. — И эта гроза, все за заборами, адский шум, ничего не слышно. — Пленники говорили сквозь маленькое окошко, голоса их доносились глухо.
![Дмитрий Бантыш-Каменский - История Малой России, со времен присоединения оной к Российскому государству при царе Алексее Михайловиче. Часть 1 [Издание 4]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
