Айзек Азимов - Миры Айзека Азимова. Книга 2
— Сделайте одолжение.
— Шварца, очевидно, уберут из города, чтобы обстановка немного разрядилась.
— Уберут? Но куда?
— Мы и это знаем. Шварца привез в институт какой-то фермер. Нам его описали и лаборант Шекта, и Наттер. Мы подняли досье на всех фермеров в радиусе шестидесяти миль от Чики, и Наттер опознал некоего Арбина Марена. Лаборант тоже опознал его — независимо от Наттера. Мы незаметно прощупали этого человека; оказывается, он укрывает от Шестидесяти своего тестя, беспомощного калеку.
— Подобные случаи слишком участились, Балкис, — стукнул по столу верховный министр. — Следует ужесточить закон.
— Не в том суть, Ваше Превосходительство. Тут главное, что если фермер преступает закон, то его можно шантажировать.
— А-а…
— Шекту и его друзьям-чужакам нужно место, где Шварц мог бы спокойно отсидеться и где не так опасно, как в институте. Ферма Марена, который сам по себе, возможно, ни в чем и не замешан, идеально подходит для этой цели. Ну что ж, за ними будут наблюдать — глаз не спустят со Шварца. Через некоторое время он снова выйдет на встречу с Арварданом, но на этот раз мы будем наготове. Теперь понимаете?
— Да.
— Ну, слава Богу. Тогда я вас оставлю — с вашего разрешения, — с сардонической улыбкой добавил Балкис.
И верховный министр, не чувствуя сарказма, махнул рукой, отпуская его.
Когда секретарь оставался один в своем кабинетике, мысли его ускользали из-под жесткого контроля и начинали резвиться на воле.
Эти мысли почти не имели отношения к доктору Шекту, Шварцу, Арвардану и уж тем более к верховному министру.
Перед мысленным взором Балкиса вставала планета Трентор — огромная метрополия всей Галактики. И дворец, шпили и широкие пролеты которого Балкис никогда не видел наяву, как и никто из землян. Он думал о том, как тянутся от солнца к солнцу невидимые нити власти и славы, собираясь потом в пряди, веревки, канаты, ведущие к этому дворцу и к этой абстракции — императору, который, в конце концов, всего лишь человек.
Мысль Балкиса всегда останавливалась здесь — на власти, которая одна только может сделать человека богом при жизни, на власти, сосредоточенной в одном человеке.
Он всего лишь человек! Такой же, как и Балкис!
Глава 11
Измененный разум
Джозеф Шварц никак не мог уяснить себе, когда же в нем произошла перемена. Много раз, в полной тишине ночи (какими тихими теперь стали ночи! Неужели они когда-то были полны шума, огней и неутихающей суеты миллионов людей?), в этой новой тишине, он задумывался над этим. Если бы можно было сказать с точностью: вот он, тот самый момент.
Сначала был тот раздерганный, полный страха день, когда он оказался один в незнакомом мире, — теперь воспоминания об этом дне стали такими же туманными, как воспоминания о Чикаго. Потом была поездка в Чику, которая кончилась так странно и запутанно. Шварц часто думал о ней.
Какая-то машина, пилюли. Дни заточения, потом побег, блуждание по городу, необъяснимые события в универмаге. Шварц никак не мог припомнить, что же там произошло. И вот теперь, два месяца спустя — как все прояснилось, как четко работает память!
Ему еще и тогда многое казалось странным. Он улавливал атмосферу. Старый доктор с дочкой были встревожены, даже боялись. Знал он тогда об этом? Или это было просто мимолетное впечатление, проявившееся только сейчас при взгляде в прошлое?
В универмаге, как раз перед тем, когда его схватил тот большой человек, Шварц понял, что сейчас его схватят. Это ощущение пришло слишком поздно, чтобы он успел спастись, но было вполне ясным.
С тех пор у него начались головные боли. Не то чтобы боли — скорее пульсация в мозгу, как будто там заработало какое-то скрытое динамо и вся черепная коробка с непривычки вибрирует. В Чикаго с ним никогда такого не бывало — если допустить, что его вымысел о Чикаго был правдой, — не было этого сначала и здесь, в реальном мире.
Видимо, тогда в Чике с ним что-то сделали. Какой-то препарат? Пилюли — это анестезирующее. Операция? И Шварц, в сотый раз дойдя до этой точки, снова останавливался.
Он уехал из Чики после своего неудачного побега на следующий день, и время помчалось неумолимо.
Грю в кресле на колесах учил его словам, показывая на разные предметы или изображая движения, как раньше та девушка, Пола. Однажды Грю перестал говорить на тарабарщине и заговорил по-английски. Нет, это он, Шварц, перестал говорить по-английски и заговорил на тарабарщине, которая уже не была тарабарщиной.
Все было очень легко. Читать он выучился за четыре дня. Он сам себе удивлялся. Там, в Чикаго, у него была феноменальная память — так ему казалось, однако на такое он никогда не был способен. Но Грю как будто не удивлялся.
Шварц махнул рукой и тоже перестал удивляться.
Началась настоящая золотая осень, в голове окончательно прояснилось, и Шварц стал работать в поле. Опять-таки поразительно было, как быстро он все схватывает — никогда не ошибается. Достаточно было объяснить ему один раз, и он без хлопот мог управлять любой машиной.
Шварц ждал холодов, но по-настоящему они так и не пришли. Зимой все вместе очищали поле, удобряли его, готовились на десятки ладов к весеннему севу.
Шварц спрашивал у Грю, пытаясь понять, что такое снег, но толку добиться не мог.
— Замерзшая вода, которая падает, как дождь — снег называется? Ну, это, наверно, на других планетах, у нас такого не бывает.
Шварц стал наблюдать за температурой и обнаружил, что она почти не меняется, день же убывал, как и полагалось в северных широтах, примерно на широте Чикаго, однако Шварц не знал, на Земле он или нет.
Он попробовал читать книгофильмы Грю, но отказался от этой затеи. Люди оставались людьми, но мелочи повседневной жизни, сами собой разумеющиеся, исторические и социальные ссылки были ему совершенно чужды.
Загадок было много. Постоянные теплые дожди, строжайшие наставления держаться подальше от некоторых мест. Например, как в тот вечер, когда он решил пойти посмотреть, что же такое светится там, на южном горизонте.
Он ускользнул из дому после ужина, но не успел пройти и мили, как послышался тихий шум мотора двухколески и в вечернем воздухе прозвучал сердитый окрик Арбина. Шварц остановился… и был доставлен домой.
Арбин, расхаживая по комнате, сказал ему:
— Держись подальше от всего, что светится ночью.
— Но почему? — мягко спросил Шварц.
— Потому что это запрещено, — был резкий ответ. — Ты правда ничего не знаешь о нашей жизни, Шварц?
