Александр Громов - Крылья черепахи
– Откуда знаешь?
Викентий насупился. Он понял, что Феликс его поймал, и злился.
– Чем хоть открывал-то? – улыбаясь, спросил Феликс, – Бабушкиной шпилькой?
Молчание.
– А с крыши далеко видно?
– Да не знаю я! С какой еще крыши?
Мария Ивановна смотрела на нас с ужасом. Милена Федуловна – с высокомерным презрением. Убежден, что существа, подобные Викентию, не раз подкладывали ей на стул кнопки и натирали доску парафиновой свечой. А те, что постарше, – звонили в милицию насчет заложенной бомбы как раз накануне сочинения о «лишних» людях в творчестве русских классиков. У подростков свое понятие о том, кто лишний, и, по-моему, правильное.
– С обыкновенной крыши, – пояснил Феликс. – Бабушке рассказать, а?
Мальчишка шмыгнул носом. Он сдавался.
– Так чем ты открывал замки? Мне просто интересно.
– Скрепкой. – Викентий наконец сдался. – И еще гвоздиком, только его подточил немного…
– Умелец. Обо что точил-то?
– О стенку в подвале. Я подвал первым открыл… ну, когда меня поймал этот… хранитель. То есть я сначала открыл дверь в башенку, а потом уже в подвал.
Мы с Феликсом озадаченно переглянулись. В «Островке» был подвал, куда можно проникнуть, и мы не знали о его существовании. А шустрый Викентий узнал в первые сутки после приезда.
– Зачем отпирал-то? – с любопытством спросил Феликс.
– Так… Интересно.
– Ну ладно. А следы нанопитеков чем делал? Давай показывай, не стесняйся.
– А не отберете?
– Не отберем.
– Честно-честно? – Физиономия Викентия выразила сомнение.
– Даю слово.
Рука мальчишки нырнула в карман и вынырнула с небольшим предметом, тщательно вырезанным из обыкновенного ластика. Под тяжкий вздох Викентия Феликс взял предмет с его ладони, повертел в руках, хмыкнул и передал мне.
Маленькая резиновая пятерня с пяткой и оттопыренным большим пальцем. Макай в грязь нужной стороной и ставь следы, хоть правые, хоть левые.
– Вы только отдайте, ладно? – загнусил мальчишка, не сводя взгляда со своего сокровища. – Я эту вещь два часа резал…
– Чем резал?
– Бритвой. Только это еще дома было. Вы отдайте…
Я отдал.
– Заранее готовился, значит? А зачем?
– Так интересно же! Скучно просто так…
Да, ему было скучно. Мальчик развлекался. Я припомнил, как меня в детстве родители отправляли в зимний лагерь, каждый раз со скандалом. Скучища смертная. Но там я хотя бы находился среди сверстников, а тут одни взрослые рыла со своими нудными нотациями, надоевшая бабушкина опека, высокомерное брюзжание Милены Федуловны, идиотские взрослые правила поведения, и никто не расскажет ужастик на ночь…
Я его понимал. Хотя сам в его возрасте предпочел бы, наверное, скуку.
– А почему дверь в подсобку все еще заперта? – с видимым интересом спросил Феликс. – Не справился, что ли?
– Ха, не справился! – ухмыльнулся Викентий. – Да там самый простой замок! Я его открыл и снова запер. Что я, ненормальный – подсобку открытой оставлять? Уборщица бы разоралась, что барахло пропадет, у нее там швабры всякие…
Ишь ты, подумал я. Развлекающийся рационалист. Расчетливый романтик. Детки-цветики…
– Ваш внук вырастет либо великим взломщиком, либо великим сыщиком, – кисло сказал я бедной Марии Ивановне. – Но добром он не кончит, не надейтесь. В любом случае лучшую часть своей жизни он проведет в различных помещениях с решетками на окнах, беседуя с уголовниками всех мастей. Я вас не поздравляю.
– Виталий шутит, – сказал Феликс. – Ну, мы пойдем к себе. Запритесь на всякий случай, хорошо?
– Собаке гулять пора, – надменно произнесла Милена Федуловна своим обычным надтреснутым голосом, а я ни к селу ни к городу вспомнил, что один из ростовских колоколов и посейчас носит имя «Козел». Как бы поняв смысл слов, бульдожка тявкнула и заскулила. – Быть может, мне и выйти нельзя? Быть может, собака должна делать свои дела прямо здесь?
– Вам лучше выйти с нами, – сказал Феликс.
– Как-нибудь обойдусь без таких защитников. Не утруждайте себя.
– Тогда мы подождем вас в холле. Пожалуйста, не отходите далеко от крыльца.
Милена Федуловна не удостоила нас ответом.
– Что еще за история с крышей? – спросил я, когда мы стояли в холле перед дверью, слушали счастливые взвизги облегчавшейся бульдожки и, вероятно, оба думали о тяжком кресте Марии Ивановны. Мне было жаль старую географичку. Милена Федуловна непременно выскажет ей свое мнение о преступных наклонностях молодого поколения, наверняка имеющих наследственную природу.
– С крышей? – переспросил Феликс и махнул рукой. – А, ерунда. Здоровое мальчишеское любопытство и наличие шила в заднем месте. Помнишь, мы сидели внизу, а Викентий куда-то делся. Потом появился весь продрогший, но при этом из корпуса не выходил. Где был, спрашивается? Из правого коридора в башенку, там по двум лестницам на чердак, а дальше через слуховое окно на крышу. Я еще тогда догадался.
– Мегрэ, – кисло прокомментировал я. – И к тому же шантажист. Мог бы и помягче с ребенком. А зачем было провоцировать словесницу? Я думал, она коньки отбросит.
– Так у нее почки шалят, а не сердце, – резонно возразил Феликс. – Ну, покричала немного. Зато, когда выдохлась, с ней удалось поговорить. Почти человек.
Я озадаченно почесал за ухом. В чем-то Феликс был прав. Сомнительно, чтобы Милена Федуловна согласилась вести с нами беседу без предварительной встряски. Кто мы для этой надутой спесью верблюдицы? В лучшем случае подозрительные типы и алкоголики, в худшем – грязь под ногами. С Другой стороны, такие эксперименты до добра не доводят" Здоровое сердце есть здоровое сердце, однако старость есть старость, а с бригадой реаниматоров у нас нынче туго.
– Деструктивный метод раскрытия преступлений – это не Холмс и даже не Лестрейд, – съязвил я. – Это Скуратов.
– Который? – заинтересовался Феликс.
– Который Малюта.
По-моему, Феликс хотел что-то ответить на мой выпад. Но он не ответил. Только усмехнулся.
Мы сидели в моем номере и пили пустой чай. Было девять часов вечера, а мы только и сделали, что разоблачили мнимых нанопитеков. Инициатива сделать перерыв в следствии исходила от Феликса. Он же самовольно перетащил оба чайника ко мне в номер. Я удивился – по-моему, надо было шпарить по горячим следам, раз уж взялись, – но согласился. По-видимому, у него имелись какие-то свои соображения.
– Хорошо, что заслуженная учительница на нас собаку не натравила, – сказал он, прихлебывая чай и обжигаясь. – Знаешь, каково себя чувствует рука, когда на ней висит бульдог? Не питбуль, конечно, но все равно неприятно…
– Зачем бы ей натравливать? – пожал плечами я. – Она же ни в чем не виновата.
