Джон Уиндем - Куколки
Мы продолжали петлять: по каменистой тропе, через ручей, вновь — по камням. Наконец очутились в лесу и ехал вдоль дороги, пока небо не стало сереть. Тогда мы забрались поглубже в лес, нашли для коней подходящее место, стреножили их и пустили пастись.
После того как мы закусили хлебом с сыром, Розалинда сказала:
— Раз уж ты так хорошо поспал, тебе первому и караулить.
Они с Петрой завернулись в одеяла и уснули. Я уселся, положив на колени лук, а рядом воткнул несколько стрел. Ничего не было слышно, только птицы да жевавшие кони. Солнце начало пригревать. Время от времени я вставал и бесшумно обходил нашу поляну, держа стрелу на натянутой тетиве. Ничего. Через пару часов меня позвал Майкл:
— Где вы? Я ответил.
— Куда едете?
— На юго-запад. Ночь будем ехать, а днем скрываться. Он одобрил, однако высказал опасение:
— Плохо, что из-за шпионов везде полно патрулей. Не знаю, умно ли поступила Розалинда, взяв таких коней, ведь если их заметят, все сразу поймут, где вы, и отпечатка такого копыта достаточно.
— Однако обычные кони не смогут их перегнать, да и сил у них куда больше.
— Да, их выносливость вам пригодится. Дэвид, тебе надо крепко обо всем подумать. Дела плохи, о вас знают куда больше, чем мы думали, хотя пока еще не пронюхали про меня, Рейчел и Марка. Но они здорово перепугались и посылают за вами погоню. Я запишусь в один из отрядов, потом постараюсь намекнуть, что вас видели на юго-восточной дороге. А потом Марк поведет их на северо-запад.
Если рас кто-то заметит, не дайте тому уйти. Любой ценой. Но не стреляй из ружья. Был приказ не стрелять в вас, только давать сигнал. Любой выстрел будут проверять.
— Да у нас и ружья-то нет, — ответил я.
— Тем лучше, они-то считают, что есть.
Я намеренно, не взял с собой ружье, отчасти из-за шума, но больше потому, что они тяжелые, медленно заряжаются и становятся бесполезными, едва кончится порох. Конечно, стрела не так далеко летит, но пока враг перезаряжает ружье, успеешь выпустить в него дюжину стрел.
Вмешался Марк:
— Я вас слышал, постараюсь распустить слухи о северо-западном направлении.
— Хорошо. Но не раньше, чем я тебе скажу. Розалинда, видимо, спит? Попроси ее позвать меня, как проснется, ладно?
И все смолкли. Часа два я еще нес караул, затем разбудил Розалинду. Петра не шелохнулась. Я лег рядом и вскоре тоже заснул.
Или на сей раз я чутко спал, или это было простым совпадением, но разбудила меня горестная мысль Розалинды:
— Майкл, я его убила, он мертв!.. — и дальше сплошной хаос.
Майкл, как всегда, излучал спокойствие и уверенность:
— Не плачь, Розалинда. Ты должна была так поступить. Ведь это они начали войну. А разве у нас нет права на жизнь?
— Что случилось? — спросил я.
Они не отвечали.
Я осмотрелся. Петра все еще спала, кони паслись рядом.
Майкл снова заговорил:
— Спрячь его, Розалинда, найди ямку и засыпь ее листьями.
Розалинда уже взяла себя в руки. Я встал, подхватил лук и пошел к ней. Но тут мне пришло в голову, что Петра остается без защиты, и в кусты я не полез. Да вот и Розалинда, медленно выходит из-за кустов, очищая стрелу пучком листьев.
— Что случилось?
Она, похоже, снова потеряла контроль над мыслями, я слышал лишь ее эмоции. Подойдя ближе, она заговорила вслух:
— Мужчина. Шел по следу. Майкл сказал… О Дэвид, я не хотела, но ведь иначе нельзя?
Глаза ее наполнились слезами. Я обнял ее, и она поплакала у меня на груди. Что я мог сказать? Только уверит ее, что она все Сделала правильно.
Мы медленно вернулись к корзинам, и Розалинда присела возле Петры. Я спросил:
— А конь?
— Не знаю… он шел пешком.
Я прошел назад по нашим следам, ища стреноженную лошадь, но ничего не обнаружил. Вернувшись, я застал Петру проснувшейся, она болтала с Розалиндой.
День все тянулся. Ни Майкл, ни остальные не возникали. Несмотря на случившееся, мы решили переждать на месте до вечера.
Уже на закате мы что-то уловили — внезапно. Неясный мыслеобраз, как обычно. Нет, крик боли. Петра всхлипнула и кинулась к Розалинде. Удар был столь силен, что стало больно. Мы с Розалиндой, широко раскрыв глаза, смотрели друг на друга. У меня затряслись руки. Но все же шок был столь неясным, что трудно было сказать, от кого он исходит.
Потом — смесь боли и стыда, безграничное горе и… Это конечно, Кэтрин! Розалинда стиснула мою руку, и мы молча терпели, пока боль не утихла.
Вот Салли, волны любви и нежности к Кэтрин, потом боль. И горестно — всем нам:
— Они добились от нее, добились… О Кэтрин, бедная… Не вините ее, пожалуйста, не вините! Ее пытают. На ее месте мог быть любой из нас… Она почти без сознания, она нас не слышит. О Кэтрин, Кэтрин!.. — дальше одно горе.
Снова Майкл, сначала нетвердо, затем — жестко, как никогда:
— Это война! Я еще посчитаюсь с ними за Кэтрин! На час наступило затишье, мы тем временем безуспешно пытались утешить Петру. Она мало что поняла, но чувства то до нее дошли, и малышка испугалась. И вот снова Салли — устало, печально:
— Кэтрин все признала, я тоже. Меня бы все равно заставили, а я… — Она вроде заколебалась, но мысль все же дошла до нас: — Я не могла… простите нас, простите!..
Майкл — с беспокойством:
— Салли, мы тебя не обвиняем — вас не обвиняем. Все понятно. Но ты должна сказать, что вы им открыли.
— Они знают, что мы умеем общаться мысленно, на расстоянии. Еще о Дэвиде и Розалинде. Они уже догадывались, но требовали от нас подтверждения.
— А Петра?
— О ней тоже… Бедная малышка! Но мы не могли… они и так знали. Ведь Дэвид и Розалинда увезли ее с собой.
— А о других?
— Нет, мы сказали, что других нет, и нам как будто поверили. Они стараются понять, как мы посылаем мысленные образы и на какое расстояние. Я пытаюсь лгать. Говорю, что миль на пять, не больше, и делаю вид, что на таком расстоянии уже невозможно ясно различать мысли… Кэтрин в беспамятстве, она уже ничего не передаст вам… Они все еще допрашивают меня… Если бы вы видели, что с ней сделали… Майкл, ее ступни…
И Салли исчезла.
Мы замолкли. Нам всем передалась ее боль, ее горе. Слова ведь нужно расслышать и воспринять, а мыслеобразы всегда в тебе.
Солнце уже садилось, и мы собирались в путь, когда нас вызвал Майкл.
— Послушайте, они впали в панику. Обычно за Отклонениями не гонятся, если человеку удалось сбежать из округа. Ясно ведь, что без удостоверения нормальности жить можно лишь в Окраинах. Но сейчас они вне себя. Мы чуть не двадцать лет жили среди них, а они и — не подозревали ничего, мы же внешне ничем не отличаемся от «нормальных». Выпустили указ, объявляющий вас вне закона как Отклонения. В нем содержится описание вашей внешности. Теперь вы официально объявлены нелюдьми и потому лишены права на жизнь. Всякий, кто решится вам помочь, совершает преступление. Всякий, кто поможет вам скрыться, также подлежит наказанию. В общем, вы вне закона. Любой может пристрелить вас на месте. Если кто-то сообщит о вашей смерти и представит доказательства, обещана награда. Но если вас доставят живыми, награда будет куда больше. Мы помолчали, потом Розалинда спросила:
