Вероника Рот - Эллигент
– Ничего. Вы тоже пережили нечто похожее, ребята, – говорит Нита. – Я имею в виду Джанин Мэтьюз.
– Почему они не прекратили эксперимент и у нас? – восклицает Трис.
– Возможно, этим все и кончится, – отвечает Нита. – Но Чикаго принес реальные результаты. Это – первый город с фракциями.
Я убираю ватный комочек со своей руки. На месте, где игла проткнула кожу – крошечная красная точка.
– Я бы выбрала лихачей. Но наверняка бы струсила, – улыбается Нита.
– Ты была бы удивлена тем, сколько смелости появляется, когда тебе по-настоящему это нужно, – серьезно сообщает Трис.
Я чувствую сердечную боль. Трис права: отчаяние заставляет человека ходить по краю пропасти.
Мэтью возвращается примерно через час. Он надолго садится за компьютер. Несколько раз он произносит что-то вроде «хм!» или «о!». Чем больше времени проходит, тем сильнее я напрягаюсь, пока мне не начинает казаться, что мои мышцы совершенно окаменели. Хочется услышать что-нибудь определенное, конкретное. Наконец, Мэтью разворачивает монитор прямо к нам.
– Программа представляет данные в понятной форме. Это – упрощенное изображение молекулы ДНК, принадлежащей Трис, – объясняет он.
На экране – мешанина из линий и цифр. Что-то помечено желтым и красным. Я не могу уловить в картинке смысл. Похоже, это выше моего понимания.
– Желтым и красным выделены здоровые участки макромолекулы. Мы не увидели бы их, если бы гены были повреждены, – увлеченно вещает Мэтью.
– Что-что?
– Изображение также свидетельствует, что найден генетический трекер. Мы можем заключить об осознанном поведении Трис во время симуляций. Сочетание генов, ответственных за осознанное моделирование своего поведения, – именно то, что я ожидал от дивергента. Теперь перейдем к странному.
Он снова прикасается к экрану, и паутина из линий и цифр меняется.
– А вот карта генов Тобиаса. Трекер показывает, что он может осознанно моделировать свое поведение, но у Тобиаса нет здоровых генов, которые есть у Трис.
Мое горло мигом пересыхает, и я чувствую, что услышал плохую новость.
– И что это значит? – хриплю я.
– Ты не дивергент, – заявляет Мэтью. – Твои гены по-прежнему повреждены, но в тебе есть аномалия, которая позволяет тебе быть в сознании во время симуляций. Другими словами, ты действуешь как дивергент, хотя на самом деле им не являешься.
Значит, я не такой, как Трис.
Слово «поврежден» давит на меня, как свинец. Думаю, я всегда подозревал, что со мной что-то неладно, но был уверен, что это из-за отношений с отцом и матерью. Они подарили мне боль в качестве семейной реликвии, передававшейся из поколения в поколение. А то единственное хорошее, что имелось у моего отца – его дивергенция, – мне не досталось.
Я почему-то смотрю на Ниту. Выражение ее лица мрачное, почти сердитое.
– Мэтью, – замечает она, – почему бы вам не забрать данные для анализа в вашей лаборатории?
– Я планировал обсудить их с самими заинтересованными лицами, – разводит руками Мэтью.
– Плохая идея, – голос Трис звонкий и острый, как лезвие.
Мэтью отвечает что-то, но я слышу только стук своего сердца. Он снова тычет пальцем в экран, изображение моей молекулы ДНК исчезает, а монитор становится пустым и темным. Он уходит, предложив нам заглянуть в его кабинет.
– Ничего ужасного не произошло, – твердо говорит Трис. – Ты меня понял?
– Ты не можешь указывать мне, что имеет для меня значение, а что – нет! – громко отвечаю я.
Нита возится на столе, хотя там все в идеальном порядке.
– Нет! – кричит Трис. – Ты такой же, каким был пять минут назад. Или четыре месяца назад. Или восемнадцать лет назад. В тебе ничего не изменилось. Абсолютно ничего.
– Короче, это вообще ни на что не влияет? – ору я. – И правда не имеет никакого значения?
– А что такое правда? – фыркает она. – Какие-то люди утверждают, что с твоими генами что-то не так, и ты им сразу веришь?
– Ты сама видела, – киваю я на экран.
– Я знаю, кто ты, – возражает она.
Качаю головой и отвожу глаза.
– Извини. Мне нужно пройтись. Увидимся позже.
– Тобиас.
Я чувствую, как груз внутри меня уменьшается, как только я покидаю комнату. Бреду по тесному коридору, который давит на мою грудную клетку, и выбираюсь в залитый солнцем зал. Небо ярко-синее. Слышу шаги позади меня, но для Трис они тяжеловаты.
– Постой. – Подошвы ботинок Ниты неприятно скрипят по плиткам пола. – Я ни на чем не настаиваю, Тобиас. Давай поговорим о повреждении твоего генетического кода? Мы можем встретиться сегодня вечером в девять. И еще… Только не обижайся, но тебе не надо приводить свою девушку.
– Почему?
– Она – «ГЧ», то есть генетически чистая. Значит, она не поймет того… Ох, мне трудно объяснить. Лучше некоторое время держать ее на расстоянии от… проблем.
– Ладно.
– Отлично, – кивает Нита. – Пока.
Смотрю ей вслед. Она бежит обратно в лабораторию генной терапии, а я разворачиваюсь и продолжаю свой путь. Сам не знаю, куда именно направляюсь, просто когда я двигаюсь, безумная информация, свалившаяся на меня за прошедшие сутки, чуть затихает в моей голове.
19. Трис
Я не иду за Тобиасом, потому что понятия не имею, что ему сказать. Когда я узнала, что я – дивергент, то восприняла это как некую тайную власть, которой нет у других. Вот что отличает меня от них, делает лучше и сильнее. Теперь, после сравнения наших с Тобиасом ДНК и картинок на экране компьютера, я понимаю, что «дивергент» – просто термин для обозначения определенной последовательности в моих генах, такой же как слова «кареглазый» или «блондин».
Подпираю руками подбородок и думаю. Люди вроде Мэтью уверены: их тесты – нечто важное. Они считают, что обнаружили признаки моего выздоровления, отсутствующие у Тобиаса. И хотят, чтобы я им поверила. Но я пока не могу. Не понимаю, почему сам Тобиас так испугался.
Наконец, выхожу из кабинета и сталкиваюсь с Нитой.
– Как он? – спрашиваю я.
– Я хотела убедиться, что он не заблудится, – отвечает она. – Резиденция – ужасно запутанная.
– Точно.
Нита довольно миловидна: высокая, но не слишком, в меру стройная, а ее кожа будто пропитана солнцем.
Не знаю, куда я сейчас пойду, главное – подальше от этой красивой девушки. Ведь она мигом помчалась поговорить с моим парнем без свидетелей.
Я замечаю в конце коридора Зою, жестом манящую меня к себе. Она выглядит спокойной, ее лоб разгладился, волосы распущены по плечам.
– Я беседовала с остальными, – заявляет она. – Мы планируем через два часа полет на самолете. Нечто, вроде экскурсии.
От страха и волнения у меня перехватывает в груди так же, как бывало, когда меня привязывали к тросу зип-лайна на верхушке Хэнкок-билдинг. Представляю, как поднимусь в воздух на крылатой машине, мощь ее двигателей, порывы ветра… А потом прикидываю вероятность того, пусть даже незначительную, что я ненароком упаду в объятия смерти.
