Роберт Сойер - Неандертальский параллакс
Корнелиус отпустил подлокотники кресла и поднёс руки к глазам — посмотреть, не перестали ли они дрожать. Они не перестали. Он снова крепко ухватился за подлокотники.
— Ни в чём не повинный человек, — сказал он вслух, хотя вокруг не было никого, кто мог бы его услышать. Он покачал головой.
Как будто такие существуют в природе…
Но, опять же — а вдруг существуют?
Некрологи и соболезнования, уже появившиеся в сети, говорили о Рубене Монтего в превосходной степени. Его подруга, Луиза Бенуа, которую он встречал в «Синерджи», была совершенно раздавлена его смертью. Она снова и снова повторяла, какой чуткий и добрый он был человек.
Снова Корнелиус принёс женщине огромное горе.
Он знал, что должен в ближайшее время что-то сделать по поводу кастрации. В конце концов, скоро должны были начаться и другие изменения: метаболизм замедлится, в теле начнёт накапливаться жир. Он уже заметил, что борода теперь растёт медленнее, и он почти всё время чувствует какую-то апатию — апатию или депрессию. Очевидным решением было начать принимать тестостероновые препараты. Он знал, что тестостерон — это стероид, в основном производимый содержащимися в семенниках клетками Лейдига. Но он также знал, что тестостерон может быть синтезирован из более легкодоступных стероидов, таких как диосгенин: его наверняка можно достать на чёрном рынке. Живя в Дрифтвуде, Корнелиус старался игнорировать ведущуюся в окрестностях его жилища торговлю наркотиками, но если бы ему понадобился торговец тестостероном, он без труда нашёл бы такого что в Торонто, что здесь, в Рочестере.
Но нет. Нет, он не хочет этого делать. Он не хочет снова становиться таким, как был, снова чувствовать то, что чувствовал раньше.
Для него обратного пути нет.
И…
И пути вперёд тоже.
Он поднял руки. Они больше не дрожали. Не дрожали вообще.
Он подумал, что люди скажут о нём, когда его не станет.
Он следил за развернувшимися в последнее время дебатами в прессе по поводу религиозности. Если такие люди, как Мэри Воган, правы — он узнает. Узнает, даже после смерти. И возможно — лишь возможно — что спасение мира неандертальцев от таких, как он сам, как-нибудь ему зачтётся.
Конечно, если правы неандертальцы, то смерть — лишь забвение, простое прекращение существования.
Корнелиус надеялся, что неандертальцы правы.
Он не хотел оставлять свидетельств нанесённого ему увечья. Ему было безразлично, что станет с Понтером Боддетом, но он не хотел, чтобы его семья когда-либо узнала, что он совершил в Торонто.
Корнелиус Раскин спустился в гараж и принялся сливать бензин из бака своей машины.
* * *
— Ну, Бандра, что ты думаешь? — спросила Мэри.
Бандра была одета как глексенка — коричневые кроссовки, джинсы-варёнки и свободная зелёная рубашка, всё куплено в том же самом «Марке», где они покупали одежду Понтеру в первый его визит в мир Мэри. Она стояла посреди комнаты и поражённо оглядывалась вокруг.
— Это… это непохоже ни на одно жилище, что я видела.
Мэри также оглядела просторную гостиную.
— Примерно в таких домах живёт бо́льшая часть людей — по крайней мере, здесь, в Северной Америке. Ну, если честно, это весьма и весьма хороший дом, а большинство людей живут в больших городах, а не в сельской местности. — Она помолчала. — Тебе нравится?
— Мне понадобится время, чтобы привыкнуть, — сказала Бандра. — Но да, мне очень нравится. Он такой большой!
— Два этажа, — сказала Мэри. — Тридцать пять сотен квадратных футов, плюс подвал. — Она дала Бандриному компаньону секунду, чтобы перевести единицы площади, потом улыбнулась. — И здесь три ванные комнаты.
Пшеничные глаза Бандры округлились.
— Какая роскошь!
Мэри улыбнулась, припомнив рекламный лозунг своей краски для волос.
— Мы этого достойны.
— И ты говоришь, земля вокруг тоже наша?
— Ага. Все 2,3 акра.
— Но… но мы можем это себе позволить? Я знаю, что всё имеет свою цену.
— Мы определённо не могли бы позволить себе такой здоровый участок в окрестностях Торонто. Но здесь, на окраине Лайвли? Запросто. В конце концов, Лаврентийский университет будет нам платить очень приличную зарплату. Насколько это вообще возможно в сфере высшего образования.
Бандра уселась на диван и сделала жест в сторону антикварного вида книжных шкафов тёмного дерева, уставленных резными статуэтками.
— Мебель и отделка очень красивые.
— Это необычное смешение стилей, — сказала Мэри. — Канадского и карибского. Конечно, семья Рубена захочет что-то из этого забрать, и Луиза наверняка тоже, но бо́льшая часть останется. Я купила дом со всей обстановкой.
Бандра опустила взгляд.
— Как бы мне хотелось познакомиться с твоим другом Рубеном.
— Тебе бы он понравился, — сказала Мэри, садясь на диван рядом с Бандрой. — Это был замечательный человек.
— И тебе не будет грустно жить здесь? — спросила Бандра.
Мэри покачала головой.
— Нет. Видишь ли, это место, где Понтера, меня, Рубена и Луизу изолировали на карантин, когда Понтер впервые попал в наш мир. Это место, где я узнала Понтера, где я начала влюбляться в него. — Она указала на массивный шкаф на дальнем краю комнаты, заполненный детективами. — Я помню, как он стоял вон там и чесал спину об угол шкафа, как об чесальный столб, двигаясь из стороны в сторону. И мы вели такие интересные беседы вот на этом самом диване. Я знаю, что отныне я буду с ним лишь четыре дня в месяц, и по большей части в его мире, а не в моём, но у меня такое чувство, что это, в некотором смысле, и его дом тоже.
Бандра улыбнулась.
— Понимаю.
Мэри похлопала её по колену.
— Вот за это я тебя и люблю. За то, что понимаешь.
— Но мы недолго будем тут вдвоём, — сказала Бандра, широко улыбаясь. — Давненько я не жила в доме, в котором есть дети.
— Надеюсь, ты мне поможешь, — сказала Мэри.
— Конечно. Уж я-то знаю, что такое кормление в девятую деци!
— Он, я вовсе не имела в виду… хотя спасибо, конечно! Нет, я хотела сказать, что ты поможешь мне воспитывать нашу с Понтером дочку. Я хочу, чтобы она любила и ценила обе культуры — и глексенскую, и барастовскую.
— Настоящая синергия, — сказала Бандра, улыбаясь во всё лицо. — Чтобы Двое воистину стали Одним.
Мэри улыбнулась в ответ.
— Точняк.
* * *
Телефон зазвонил через два дня, где-то в шесть вечера. Мэри и Бандра отработали свой первый полный день в университете и теперь расслаблялись у себя, в доме, который раньше принадлежал Рубену. Мэри растянулась на диване, дочитывая, наконец, роман Скотта Туроу, который начинала читать давным-давно, ещё до первого открытия портала между мирами. Бандра лежала в большом шезлонге, доставшемся им вместе с домом — том самом, на котором спала Мэри во время карантина. Она тоже читала книгу с неандертальского планшета.
