Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда
На этом заседании обсуждались проблемы с экспедиционными силами. На двух образовавшихся театрах военных действий требовались черноморские моряки: их просили украинцы в Киеве, чтобы защитить Раду от контрреволюции, их просили большевики в Ростове и Нахичевани, где разгорался мятеж во главе с генералом Калединым.
Идея с посылкой отрядов была подхвачена по разным причинам почти всеми членами Центрофлота. Для большевиков эта экспедиция была первым шагом к захвату власти и ликвидации этого самого Центрофлота, для врагов Гавена и даже для нейтралов, заинтересованных в спокойствии, она казалась замечательным поводом удалить из Севастополя наиболее шумных моряков в надежде на то, что они сложат головы на Дону. Так что Центрофлот дружно проголосовал за обе экспедиции и даже согласился выделить отряду, идущему на Ростов, два тральщика и два миноносца.
В отряд вошли некоторые большевики, но не была закрыта дорога и для буйных головушек, не подвластных никакой партийной дисциплине.
До конца ноября отряд спорадически сражался то с юнкерами, то с казаками, и преимущество было на стороне моряков, которые обладали мобильным тылом — тральщиками и миноносцами — и были куда лучше, чем их противник, вооружены. Об этом можно судить по телеграммам, получаемым Центрофлотом:
…В ночь на 28 ноября станция Нахичевань захвачена нашими войсками. Юнкера отступают по направлению к Новочеркасску. Утром юнкера выбиты со ст. Ростов. Казаки сдались. Генерал Потоцкий со штабом арестован… днем юнкера с Калединым повели наступление на линию Нахичевань. Идет непрерывная перестрелка. Черноморская флотилия подбила несколько орудий… 29 ноября. Город Ростов и станция в наших руках. В Новочеркасск прибывают юнкера и кадеты… целый день проходил бой.
В подкрепление из Севастополя в Ростов был послан дивизион миноносцев, который заодно провел рейд по портам Азовского моря, находившимся в руках Украинской Рады, и там славно побезобразничал.
Возмущенная Рада запретила матросам-украинцам в составе экспедиции на Дон воевать с казаками — союз с большевиками распался.
Экспедиционный отряд вернулся в Севастополь 12 декабря, привозя убитых и раненых, овеянный боевыми воспоминаниями и пропахший порохом, — за месяц матросы сплотились в боевую часть, которая не намеревалась рассредоточиваться по кубрикам, а желала и далее править кровавый бал, как то ей отлично удавалось в Ростове и на пути домой. Главными врагами матросов были Каледин и юнкера, и естественно, как бы ни старался Центрофлот сохранить в Севастополе внутренний мир, вкусивший крови отряд был смертельной опасностью для мира в Севастополе. И это радовало Гавена.
В отряде побывали Островская, Гавен и другие большевики, они жаловались на буржуйские порядки, заведенные в Севастополе, на предательство Центрофлота, на то, что офицеры готовят заговор против революции. Эти слова находили горячий отклик в матросских сердцах. На следующий день после возвращения матросы устроили похороны своих товарищей, привезенных в гробах, но никакого массового торжественного шествия и скорби всего флота и города не вышло — к отряду в Севастополе относились сдержанно, как в стае собак к приблудшему псу, вкусившему человечины.
Матросы были оскорблены невниманием города к их подвигам и жертвам. Большевики подсказали: виноваты офицеры и демократы!
Коля в отряде не появлялся, он был нужен Гавену для более тонкого дела.
Как и было договорено, Беккер поменялся на ту ночь со Свиридовым, чтобы дежурить по штабу флота. К нему сходились телефонные звонки и телеграммы. И он должен был либо давать им полный ход, либо останавливать их движение.
Поздно вечером заступив на дежурство, Коля получил сообщение из Севастопольского Совета — невеликая, но шумная фракция большевиков заявила, что «выходит из состава Совета, не желая больше сотрудничать с теми, кто окончательно скомпрометировал себя перед массами».
Это сообщение Коля положил на видном месте, но не стал беспокоить адмирала Немитца, который уже уехал домой. В случае чего он всегда может объяснить, что новость не показалась ему достаточно серьезной. Он не обязан был догадываться, что это — знак к началу переворота в Севастополе.
В половине двенадцатого в штаб позвонил деятель из Совета — меньшевик Елисей Мученик.
— Берестов! Андрей! — закричал он в телефонную трубку. — Ты знаешь, что уже происходит?
— Это Мученик? — переспросил Коля. — Говорите громче, я плохо слышу.
— Я говорю, ты обязан прислать охрану в исполком Совета. Мы заседаем беспрерывно. Только что приходили два матроса с пулеметом и велели нам всем расходиться по домам. Но мы не расходимся. Прошу сообщить адмиралу Немитцу. Ты меня слышишь?
— Я немедленно сообщу, — сказал Беккер, впервые за этот вечер испытав сладость злорадного чувства.
— Андрей! — кричал в трубку Мученик, который не пытался скрыть страх. — Ты не представляешь, что может произойти! Кто-то подогревает этих солдат. Они пьяные, они всех называют предателями. Они хотят перебить офицеров.
— Я доложу адмиралу, — обещал Беккер.
— Андрей, я тебя умоляю!
Беккер повесил трубку.
Следующий звонок последовал из полуэкипажа. Там появились пьяные матросы, увешанные гранатами и обвязанные пулеметными лентами. Они грозились перестрелять офицеров. Высокий голос дежурного мичмана дрожал. Он просил прислать патруль.
— Разбирайтесь сами! — раздраженно прикрикнул на мичмана Беккер. — Для того вы и поставлены.
В течение часа последовало еще несколько телефонных звонков. К тому же в штабе появились посыльные, один пришел, вытирая расквашенный нос. Оказывается, на него напали на Нахимовском бульваре. Смысл всех сообщений был один: в городе бесчинствуют пьяные матросы, которые требуют разогнать Совет и ищут офицеров, чтобы расстрелять их как союзников Каледина.
Коля кому-то обещал прислать патруль или сообщить командующему, других обрывал и требовал, чтобы они сами принимали меры.
Коля любил сильных людей, независимо от их позиции или намерений. Именно таким был Юрий Гавен. Всего два часа назад, кратко сообщив Коле, что большевики выходят из Совета и этим развязывают себе руки, он добавил:
— А вам, Берестов, предстоит в нашей революции самая трудная роль: вы должны сделать вид, что никакой революции, никакого переворота не произошло. Кто бы и как бы ни обвинял вас во лжи и предательстве, игнорируйте. На вашем месте ваши обвинители вели бы себя куда хуже и подлее. Необходимо сделать так, чтобы переворот миновал точку, после которой его остановить нельзя. Для этого его следует не замечать. Вы — нож, которым мы рассекаем нервные узлы Севастополя в самом важном месте.
