Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга вторая
Чуть прикусила губу ровными зубками, дрогнула, и отступила на полшага назад.
— Вот вы какой, — а в голосе уже не сладкая вежливость, а возвеличивающее восхищение.
Словно увидела и готовность и силу. Словно не знала никогда — спокойного, незлобивого, словно замороженного живьем, странного апатичного воспитателя собственных внуков. Словно никогда не презирала, словно влюбилась — внезапно и вдруг.
Только вот не могло быть этого «вдруг». Не знают бездушные твари дара любви.
Но только довольно кивнуть ей в ответ, словно и его сердце задела ее сладкая лесть.
А она на прощание оглянулась, отступая, словно убегая от опасности, поспешила к подножию трона, туда, где когда-то наблюдала презрительно за возней у своих ног.
И вновь только усмехнуться, кривя губы…
Она шла, словно переступая по горящим угольям, шла, как ведьма на костер, и ненависть и ярость бушевали вокруг нее, словно плыло по воздуху раскаленное алое марево, не видимое кроме него никому.
И не было покоя его душе. И не было спасения. Не было соломинки, за которую б мог ухватиться. Только неизвестность. Сомнения. Тревога. Боль и страх.
Стряхнуть бы оцепенение, проснуться, оборвав затяжной кошмар. Проснуться, нырнув обратно в детство. Отказавшись от сонма лет и событий. Да только не ходит время вспять. И как не желай отрешиться от реальности, все равно не убедить себя, что все минувшее было только сном.
Как не был сном дворец Императора, склоки, интриги. Как не было сном наваждение, именуемое Локитой.
Вздохнув, отступить на шаг, прислонившись спиной к мрамору колонны и нечаянно столкнуться с фигуркой закутанной в темный шелк, одарить взглядом, внезапно узнавая.
Шеби! Милая, маленькая, надежная его мечта. Волосы, словно торнадо, кроток взгляд небесно — голубых глаз, взволнованно дыхание! А у глаз следы тревог. Следы сомнений, бессонных ночей, следы ожидания и надежды.
И нельзя не улыбнуться ей, желая ободрить, словно протянуть ладонь.
— Вы? Здесь? — тепло, без холодной вежливости, искренним, живым тоном. — Даже не надеюсь, что из — за меня. Но раз встретились, не хотите ли сказать мне «спасибо»?
Дрогнув, взметнулись ресницы.
— Спасибо…. - отступила на шаг, и внезапно вернулась, заглянула в глаза, — господин Да-Деган, скажите мне…. Говорят, на Раст-Танхам видели Ареттара. Это может быть правдой?
И усмехнулся и презрительно пожал бы плечами, если б спросил это кто-то другой. Если б не смотрели с взволнованного лица эти глаза, ее глаза. Если б не ждала его признания она.
Проклясть бы Судьбу. Эх, признаться б… да разве это возможно?
— Я не знаю, — но не скрыть ноток сочувствия в тоне, не отвернуться от нее, не отмахнуться. Положить ладонь на хрупкое плечо, чуть сжать, словно б ободряя, — Я был бы рад знать, и сказать то, что вы хотите услышать. Но даже этим ободрить вас не могу.
Облизнуть пересохшие губы, отвернуться, ища спасения. И рядом с ней не было ему покоя. И не было ни единого твердого клочка суши под ногами. Поймала его ладонь ее рука, прикоснулись губы к коже, обжигая. Дурманом бросилась в голову кровь. Только выхватить руку, обернувшись смотреть на мольбу в глазах.
— А вы узнаете? — робкая просьба. Так молит приговоренный к смерти о еще одном глотке воздуха. О последнем вздохе. О праве на последнее желание. — Я прошу Вас.
И нет ни единой мысли в голове. Пустота. Только горит кожа там, где ее коснулись губы, да сжигает изнутри навязанная суть, причиняя нечеловеческую боль. Признался бы! Но что это изменит? Нет у раба Императора права на счастье.
— Я постараюсь узнать, — произнести ледяным холодным голосом, желая, что б отошла, не смотрела так, не испепеляла покой. — Ради того, что б вы улыбнулись — все, что угодно!
«Все что угодно!» Схватить бы в охапку и нести, бредя босыми ногами по звездному мосту, презрев власть и пространства и времени над собой. Если б только вернулась Свобода — украл бы! Стянул из-под носа Хозяина Эрмэ самую большую драгоценность. Посмеялся б от души, не жалея ни о чем.
Если б только можно было….
А впрочем, что ему извечное «нельзя»? Любоваться вместе восходами, закатами, неторопливым бегом светил по ночному небосводу, наслаждаться если не телами и дыханьем друг друга, так беседами, чувствуя, как в унисон звучат их мысли, разве это позволит он кому-то у себя отнять?
Разве может он потерять еще хоть что-то? Разве можно столько терять и продолжать жить? Уж сколько было потерь…. Почему же еще жива душа? Почему еще бьется сердце, то, радуясь и ликуя, то болезненно сжимаясь? Пора б привыкнуть ко всему, а, привыкнув, отрешиться, замкнувшись в равнодушии. Только и этого ему не дано. Не дано равнодушия. Этой универсальной анестезии от своих и чужих переживаний. Видно, таким был угоден своевольной своей госпоже.
И вновь улыбнуться — мило, светло. Как не умеют улыбаться на Эрмэ, стараясь не спугнуть, не оттолкнуть. И тут же, спохватившись, погасить улыбку, что б не перехватили ее чужие злые взгляды.
— А вы любили Ареттара, — выдохнуть без насмешки, грея сочувствием.
— Любила… — тихим эхо, невольным признанием. — Только лучше бы не любила. Сколько бед происходит от моей любви!
Удивленно распахнуть глаза, словно не веря ушам. Да и как тут поверишь?
Если б не она, эта любовь, если б не было ее, разве бы выжил? Разве бы верил? Разве мог бы надеяться хоть на что — то? Разве смог бы снова кинуть в лицо Фортуны вызов?
Если б не надеялся — смог бы вернуться сюда?
А и в самом деле — коего черта вообще вернулся? Посчитаться с Хозяином Эрмэ, или в который раз обжечься на каленом железе? Так ведь нет! Нет! И это было, но только разве ж было главным?
Разве месть может затуманить рассудок так, что сам сунешься в капкан? Нет, лишь любовь толкает на безумие. Разве не из-за взгляда любимых глаз готов был поплатиться головой? Разве не из-за надежды — встретиться, еще хоть раз встретиться рвался сюда из неведомой дали.
Вспомнился Файми — ледяной, стылый. Потоки ледяной воды, отнимавшей последнее тепло у измученного тела. Почему не сдох? В беспросветном мраке, в полной темноте, в тишине, холоде, голоде и забвении?
Не потому ль что надеялся, безумно надеялся, безрассудно, глупо и истово надеялся заглянуть в ее глаза?
Признаться, не признавшись, выдохом, выпуская на волю не мысли, все то, чем жил последние годы, эту самую бездну лет, что не видел ее глаз:
— А я б рискнул навлечь на себя любые беды, если б только вы любили меня.
«Если б только вы любили меня….»
Отпрянула, отступила на шаг. И только в линию губы. Покачала головой, словно умоляя не просить о невозможном.
