Джеймс Баллард - САДОК ДЛЯ РЕПТИЛИЙ Часть I (Двухтомник англо-американской фантастики)
— Вы покидаете город?
— Нет. Я должен добраться до доктора Ловенквиста… Это он всему причиной…
Сэттерли открыл дверцу:
— Садитесь. Я довезу вас до аэропорта. А по дороге поговорим.
С запада подул холодный ветер, и солнце испуганно спряталось за облаком.
— Гроза будет, — встревоженно пробормотал Хэнсон. — Хоть бы этот дурак проклятый успел приземлиться…
— Ловенквист — он ведь возглавляет стоматологическое отделение? — спросил Сэттерли.
— Да, это так, — вздохнул Хэнсон. — Хватает и того, что постоянно пишут всякую чепуху о сумасшедших ученых, — теперь еще сумасшедший дантист!
— А что он натворил?
— Взял напрокат самолет, поднялся в воздух и выпускает сейчас из баллонов свой газ. — Хэнсон опять вздохнул: — Я заурядный декан, научных исследований не веду, занимаюсь исключительно выпрашиванием денег у наших богатых выпускников. Но даже до меня дошли слухи, что Ловенквист создал новый обезболивающий препарат — вроде пентотала или амитала натрия, однако значительно более мощный.
— Эти препараты используются в психотерапии для наркогипноза, верно? — спросил Сэттерли. — Их еще называют «сывороткой правды»?
— Только у него-то не сыворотка, а газ.
— Ну да, — кивнул Сэттерли. — Так он, значит, дождался ясного безветренного дня и осчастливил наш город с самолета «газом правды»? Я правильно понял?
— Вот именно, — ответил Хэнсон. — Я вынужден это признать — лгать-то я не могу. Никто больше не способен лгать. Очевидно, газ настолько сильный, что достаточно одного вдоха. На кафедре психиатрии мне наговорили массу всякой ерунды: исчезновение внутреннего торможения, действия в обход сознания, негативизм… Но все это сводится к тому, что газ действует. Все, кто был на улицах, в комнатах с открытыми окнами или помещениях с кондиционером, получили какую-то дозу. Иными словами, почти весь город. И никто теперь не в состоянии произнести ложь. Никто даже не хочет! лгать.
— Но это же очень хорошо! — воскликнул Сэттерли и посмотрел на сгущающиеся тучи.
— Хорошо? Я не уверен. Когда эта история получит широкую огласку — газеты, радио, — у всего факультета будет плохая репутация. Я бы и вам не должен был этого рассказывать, но — сами понимаете — ничего не могу с собой поделать. Чувствую, знаете ли, неодолимую потребность быть откровенным. Об откровенности я и говорил сегодня своей секретарше, когда она закатила мне пощечину…
Сэттерли свернул к аэропорту.
— Это и есть ваш герой? — спросил он, показывая на появившийся из-за туч самолет.
Тот, казалось, едва выдерживал удары внезапно налетевшего ветра…
— Да! — крикнул Хэнсон. — Он пытается приземлиться. Но ветер слишком сильный…
Небо расщепила длинная ветвистая молния. Самолет на мгновение повис неподвижно, потом вошел в штопор.
Сэттерли резко нажал на акселератор, мотор взревел, и машина понеслась по зеленой траве аэродрома. В отдалении завывала сирена, а сквозь хлынувший дождь виден был стремительно падающий самолет…
***
Уолли Тиббетс откинулся на спинку кресла и потянулся за сигаретой.
— Вот так все и кончилось, — завершил свой рассказ Сэттерли. — Когда беднягу вытащили из-под обломков, он был уже мертв. Однако баллоны с газом и прочее снаряжение почти не пострадали. Бумаги, обнаруженные на трупе, Хэнсон отдал мне. Он был в таком трансе, что и не пытался возражать. Так что теперь мы можем написать всю историю, имея веские доказательства. Формулу газа я для себя переписал. Я вот думаю — не поделиться ли нам этим материалом с радио?
Тиббетс покачал головой:
— Нет. Более того, на все вопросы, касающиеся последних событий, я буду отвечать категорическим отрицанием.
— Но сообщение…
— Не будет никакого сообщения. По крайней мере, в вашей газете. Да ведь все равно все уже кончилось. Вы заметили, как люди переменились после грозы? Очевидно, ветер быстро унес остатки газа. Все опять стали нормальными. И большинство людей убедили себя, что ничего не произошло.
— Но мы-то знаем, что это было! А как же теперь с тем сенсационным материалом, о котором вы говорили?
— Он уже не существует. После грозы — опровержение за опровержением. Оказывается, сенатор вовсе не подает в отставку — он баллотируется в губернаторы. Профсоюзный деятель застрелился совершенно случайно. Полиция не может никого заставить подписать свои признания. Наши клиенты опять желают помещать у нас свою рекламу. Помяните мое слово — к завтрашнему утру город обо всем забудет, да они просто заставят себя забыть. Никто не может взглянуть в лицо правде и сохранить рассудок.
— Я совершенно не согласен, — заявил Сэттерли. — Доктор Ловенквист был великим человеком. Он знал, что его открытие все перевернет — и не только здесь, а где угодно. После первого опытного полета он собирался пролететь над всеми столицами мира. Этот газ способен изменить мир. Разве вы не понимаете?
— Конечно, понимаю. Но мир не следует менять.
— Почему? — Сэттерли решительно расправил плечи. — Послушайте, я все обдумал. Формула газа у меня есть. Я могу продолжить дело Ловенквиста. Мне удалось скопить немного денег. Я найму несколько самолетов с пилотами. Неужели вы сами не видите, что миру необходима правда?
— Нет. Я насмотрелся на то, что произошло здесь, в «опытных масштабах», так сказать.
— Ну и? Преступники сознались в своих преступлениях, люди перестали лгать друг другу. Разве это так плохо?
— Что касается преступников — нет. Но для обычных людей это может оказаться катастрофой. Представьте себе: врач говорит больному, что тот умирает от рака, жена сообщает мужу, что он не отец ее ребенка, — примеров сколько угодно. У всех есть тайны или почти у всех. И лучше не знать полной правды — как о других, так и о себе.
— Но вы посмотрите, что сейчас происходит в мире.
— А я смотрю. Моя работа в том и состоит — сидеть за этим столом и смотреть, как мир вертится. Иногда от этого верчения голова кругом вдет — но, по крайней мере, мир не рушится. Потому что держатся люди. А чтобы люди не упали, им нужна красивая ложь. Ложь об абстрактной справедливости не умирающей романтической любви. Им необходима вера в то, что добро всегда побеждает. Даже наше представление о демократии может быть ложным. Но мы бережем эту ложь, как и все остальные виды лжи, и стараемся жить так, как будто все это правда.
— Может быть, вы и правы, — согласился Сэттерли. — Все же стоит подумать о перспективах, которые перед нами открываются. Ведь я мог бы устранить самую возможность войн…
