Николай Шагурин - Эта свирепая Ева (Сборник)
Скобелев сильными размашистыми бросками догонял шлюпку, но расстояние между ним и спасительным бортом сокращалось медленно, черный плавник настигал его.
— Скорее, дружище! — ободряюще крикнул Кудояров. Расставив ноги, он поднял пистолет и положил ствол на согнутую левую руку. Он знал, что пуля не возьмет акулью шкуру, но отпугнуть эту тварь может. Тщательно прицелился: риск попасть в человека был велик. Однако рука его не дрогнула. Раз за разом он послал три пули в настигавшую Скобелева хищницу. Все три попали в цель, плавник вильнул и исчез. Кудояров и Найдич втянули задыхающегося Скобелева в лодку. Лицо его выражало глубокую горесть.
— Ничего не мог сделать, Евгений Максимович, — говорил он смущенно, с извиняющимися нотками в голосе, — не успел его подхватить. Акулы там.
Он показал руку, часть кожи на которой от кисти до локтя была стесана прикосновением шершавого бока «траурной» хищницы.
Скобелев опустился на банку и уткнул лицо в ладони.
— Эх, такой парень, такой парень! — повторял он.
Товарищи его не могли вымолвить ни слова, пришибленные впечатлением страшной сцены.
А солнце, казалось, неподвижно застыло в небе.
Пресса
2. МИРАЖИ МИРОВОГО ОКЕАНА (продолжение)
…Возможно, это дань старинным морским легендам о Кракене, чудовищном обитателе морских пучин? Как ни вспомнить тут строки Альфреда Теннисона:
Вдали от бурь, в безмолвной глубине
Под толщей вод, в Пучине Мировой,
В тяжелом, древнем, непробудном сне
Здесь Кракен дремлет; гаснет свет дневной
В пути сюда…
Но… гаснет эхо древнего мифа в свете новейших данных. Свои «бермудские треугольники» вдруг обнаруживаются не только в Атлантике, но и в Средиземном, даже в Южно-Китайском море. Доныне не раскрыты тайны многих бесследно исчезнувших кораблей.
Арман Дюверже. (Журнал «Сьянс э ей», Париж).
Глава IX. ЧЕЛОВЕК ИЗ СУНДУЧКА ЧЕРТУШКИ ДЖOHCA
У чертушки, у Джонса
В зеленой глубине,
В дремучей тишине
На дне, братва, на дне
Диковин всяких много
В дубовом сундуке,
На золотом замке -
Замке, братва, замке…
Из английского морского фольклора— Послушайте, Мишель, до сих пор вы были аккуратны и исполнительны как хороший служака вас ценили. Но этого я от вас просто не ожидал…
— Но, господин Вебер…
— Никаких «но»! Вы совершили возмутительную глупость и грубейшим образом нарушили дисциплину. Я буду накладывать на вас взыскание…
Голоса доносились из-за полуоткрытой двери: один низкий, басовитый, раздраженный, другой — высокий, сиплый. Разговор велся на немецком языке, которым Андрис, как многие латыши, владел вполне сносно.
Над Андрисом был потолок, выкрашенный кремовой масляной краской, в центре которого находился круглый матовый плафон, излучавший несильный, ровный свет.
Андрис лежал на койке в одних трусах, до пояса прикрытый грубым одеялом. В затылке ломило, как после тяжелого похмелья. С трудом, ощущая скованность во всем теле, он повернул голову и осмотрел помещение. Это была каюта с такими же кремовыми стенами, обставленная по-корабельному скупо стол, табурет, шкафчик для одежды. Небольшие круглые часы на стене. Где-то в стене шелестел скрытый вентилятор. Иллюминатора не было, но дверь тоже была корабельная, металлическая с резиновой окантовкой, наглухо задраивающаяся, с комингсом внизу.
Андрис начал припоминать: да, он был на шлюпке с Евгением Максимовичем, Скобелевым и другими. «Положение трудное, но не безнадежное», — сказал Кудояров. Потом рассказывал про медузу. Потом Скобелев стал раздавать воду и первому налил ему. Дальше все было как ножом отрезано и, тужась вспомнить, Андрис только сильнее ощущал, как наливаются болью жилки в мозгу. Память была, как птица, залетевшая в комнату: бьется о стекло — впереди — простор, но преодолеть невидимую преграду невозможно…
Андрис закрыл глаза. Когда он снова поднял веки, то увидел около койки двух человек: приземистого, почти квадратного, толстяка с красной физиономией и высокого очень худого старика с лицом, покрытым густо-коричневым загаром и изрезанным глубокими морщинами. Оба они были одеты в легкие курточки с короткими рукавами из бумажной ткани в мелкую голубовато-зеленую клетку: медные пуговки придавали этому одеянию вид униформы.
— Где я? — спросил Андрис, приподнимаясь.
Вопрос остался без ответа. Толстяк рассматривал Андриса с явным недоброжелательством.
— Шпрехен зи дойч?
Андрис мотнул головой.
— Да!
— Вы немец?
— Нет.
— Англичанин? Француз? Испанец?
— Латыш, — сказал Андрис.
— Эмигрант?
— Нет, из Советской Прибалтики.
— Советской?
Немец отступил на шаг и хлопнул себя по ляжкам.
— Этого еще не хватало! Ну зачем вам понадобилось тащить на борт этого утопленника?! — обратился он к своему коллеге все с той же раздраженной интонацией. — И откуда он взялся?
— Откуда он взялся — этого я не знаю, — отвечал старик. Но я уже докладывал вам, господин Вебер: простое чувство человечности не позволило мне равнодушно видеть гибнущего…
— Человечность, человечность! — передразнил толстяк. Скажите еще: гуманность, милосердие, сострадание… Ах, Рузе, Рузе! Когда вы уже избавитесь от этих жалких, никого и ни к чему не обязывающих понятий! Слова, пустой звук! Станьте, наконец, мужчиной, Мишель!
— Извините, господин Вебер, но мне кажется…
— Кажется, кажется… Мне нужна не ваша дурацкая человечность, а наша безопасность. Нужно было предоставить ему спокойно опуститься на дно. Ну скажите, где тут логика: спасать человека, чтобы затем неизбежно отправить его туда тем же курсом? Что, в виде взыскания, я и поручу вам. Но прежде надобно допросить его.
Вебер снова обратился к Андрису.
— Вы должны сообщить нам, кто вы и каким образом оказались в воде?
Андрис с трудом поднялся и сел.
— Может быть, вы прежде скажете мне, на каком корабле я нахожусь?
— Попрошу отвечать на вопросы. Спрашивать будете потом!
— Я член экипажа советского научно-исследовательского судна «Академик Хмелевский». Пилот гидровертолета, приданного этому кораблю. Я и еще пять моих товарищей потерпели на вертолете аварию и оказались на шлюпке в открытом океане.
— Как же вы очутились за бортом? Ведь на поверхности был полный штиль. Ведь не ваши же товарищи выбросили вас…
— Это исключено. Помню только, что я находился в шлюпке.
— Странно, очень странно и неправдоподобно… — Вебер пожевал губами. — Не то ли это судно, на борту которого находится знаменитый профессор Румянцев?
