Михаил Белозеров - Железные паруса
Клямке — это главный смотритель на кухне. Главнее только петралоны, это все знают, ну, может быть, еще Совет Спасения, которого никто никогда не видел.
Поп посмотрел на него, и они встретились взглядами. Он покачал головой:
— Следи за ним, — одними губами прошептал Он и показал глазами на стол Бар-Кохбы.
Они давно научились понимать друг друга по жестам. Он еще подумал, что Сержант тоже ненадежен — слишком много в нем злости и цинизма.
— Врешь ты все! — Хуго-немец никак не обращал внимания на Попа. — Пуска двадцать три смены не было!
— А сегодня будет, — упрямо заявил Клипса по кличке Мясо, — Клямке…
— Плевать я хотел на твоего Клямке!
— Вот это ты ему и скажешь, — наставил на него палец Бригадир, — скажешь, а потом нам расскажешь!
— Ну и спрошу, — заерепенился Хуго-немец и засмеялся в лицо Клипсе по кличке Мясо, — уж он-то мне все расскажет, все!
— Ничего ты не понимаешь, — добродушно возразил Кенто-Мексиканец, — они старым способом запустили…
— Конечно, старым, — вмешался Ван-Вэй, — как еще? — И заткнулся, потому что чуть-чуть сторонился Сержанта на свой азиатский манер — до поры до времени, и еще потому что китайцы слишком почтительный народ, когда они соблюдают Основы Трех уз*. (* Три главных вида отношений между людьми по правилам конфуцианской морали.)
— Ну да, — вроде бы согласился Хуго-немец, — потащат за двадцать миль, в Байдарские ворота, чтобы закинуть третью смену на Луну!
— Клямке не врет, — брызгая слюной от натуги, зашептал Клипса-Мясо и покрутил мордой цвета свежёванной говядины.
Он всегда встревал в разговоры, а по ночам таскался к пангинам и доносил на всех.
— Заткнитесь! — предупредил Поп.
Между столами прошел пангин. Сапоги на нем походили на кукольные, но «стек-зубочистка», которым он похлопывал себя по ноге, был самый настоящий, заточенный на станке в мастерской.
— Значит, третьей смене хана… — риторически заметил Он, когда пангин прошел.
— Откуда ты-ты-ты… знаешь? — спросил Мясо.
— Сорока на хвосте принесла.
— Кто такой сорока? — уточнил на всякий случай Мясо.
Хуго-немец засмеялся:
— Друг из пятого котла…
— Сорока? — Клипса-Мясо обиделся. — Первый раз такую кличку слышу.
— Ты слишком мал и слишком глуп, — наставительно сказал Хуго-немец, — а Клямке из тебя делает осведомителя. Что ты ему о нас рассказываешь?
Хуго-немец из Ганновера единственный, кто безнаказанно мог дразнить Клипсу.
Мясо, бесконечно-глупый Мясо, в крайней стадии отупения, отвислые жирные губы, руки с прогнутыми, оттопыренными пальцами, ничтожество, ходячий манекен, холуй с пангинами и тряпка со Сципионом, который его вряд ли даже замечает. Мясо, который даже толком не может объяснить, откуда он родом и как здесь оказался.
— Как бы у твоей пассии не нашелся другой любовник, — медленно и зловеще, как только один он умел в бригаде, произнес Хуго.
Но сегодня у Мяса ответственная роль, и его надо беречь.
— Хватит! — оборвал их Поп-викарий. — Хватит молоть. Мясо ты ведь наш?
— Я пошутил… — произнес Хуго, ухмыляясь, — но…
— А чего я? А чего?! — затравленно огрызнулся Мясо. — Я ничего плохого не сделал…
Глаза у него всегда пустые и глупые, как у вяленого леща, а лицо рыхлое, как у скопца.
— Все! — сказал Бригадир. — Тему закрыли! Все знают, что Клипса наш парень. — И подмигнул остальным: — Правда, ведь, Клипса?
— К-кк-конечно… — Кивнул Клипса, и с его губ полетела слюна. — Я, как все… Я не подведу…
— Конечно, не подведешь, — произнес Хуго-немец и хлопнул его по плечу. — Только попробуй!
Снова раздался свисток — на этот раз главного викария. Все встали и выстроились к дверям.
По плану — Он за Хуго.
За прутьями в глубине бокового коридора в черном уже стояли петралоны и сам генерал-викарий — Сципион-Квазимода, похожий на гориллу с тяжелым черепом и руками, смахивающими на грабли, — громоздился, как валун на дороге. Стриженый затылок обработан специальной мазью против клещей-кожерезов. Кого-то он ему все время напоминал, но Он никак не мог вспомнить, где они встречались, — год, два назад, разве сообразишь.
— Все, как договорились?! — напомнил Поп.
Прекрасный Поп! Прекрасный образец для подражания, только один он уловил, как Хуго-немец незаметно подмигнул мелькнувшему в соседней шеренге Бар-Кохбе. Подметил и намотал на ус.
— Боже, дай мне силы совершить задуманное, ведь я не могу изменить мир! — Услышал Он слова Кенто-Мексиканца.
Впереди проверяли Ван-Вэйя. У него отстреляно ухо, и от этого его голова с жесткими черными волосами, торчащими во все стороны, кажется несимметричный. Потом идут Мексиканец и — Клипса-Мясо, толстый до неприличия, колышущийся, как студень. Даже Мексиканец по сравнению с ним выглядит юношей. Мясо боится щекотки и хихикает, как женщина.
— Ну что ты?.. ну что ты?.. — уговаривал его охранник по кличке Деций-Император. — Попросись сегодня в лазарет, я всю ночь дежурю…
Клипса согласно кивает. По его лицу бегут слезы. Он боится всех: пангинов, петралонов, но больше всего — страшилища Сципиона.
— Хватит, Деций! — кричит Сципион-Квазимода, не сводя взгляда с бригады, — потом налапаешься…
Только бы Мексиканец не испугался! Только бы Ван-Вэй не отступил.
— Ясное дело, начальник, — торопливо соглашается Деций-Император и отпускает Мясо.
— Вот ты! — вдруг произнес Сципион и ткнул пальцем.
— Я? — переспросил Он.
— Да, — сказал Сципион-Квазимода, — ты!
— Наш старый знакомый, — оскалился Деций-Император. — Иди сюда… иди…
Он встал, как положено, упираясь руками в стену и расставив ноги. Теперь у него другая роль — роль подопытного кролика.
— Кличка? Срок? — спросил Квазимода.
Пальцы на его искалеченной руке похожи на толстые сосиски. Он вдруг вспомнил со странным холодком Крым и желтую осень, прекрасную осень, последнюю осень, когда Он по настоящему был счастлив. Шрамы белели, как напоминания, приятные напоминания. Он подумал о любимом псе, как о последней надежде. Слишком давно это было. Никто бы не поверил. Да и Он не верил самому себе. Рука крутилась перед носом. Он бы развернулся. Он бы ударил, как умел. Как бил когда-то. Но сейчас Он не ударит. Он только подозревает о своем бессмертии, и опыта по этой части у него не было, да и не могло быть, ибо опыт должен быть подкреплен чем-то более весомым, а не одними мечтаниями. Он всегда думал, что ему просто везло. Везло в Крыму, везло в замороженном городе, куда его водил странный ученый по имени Падамелон, и где они оба должны были превратиться непонятно во что. Но тогда Он не мог предугадать смерти, не умел, не научился, да и не думал об этом.
