Грег Иган - Научная фантастика. Возрождение
Когда же Странник выделил его из себя, чувство того, что он снова стал человеком, захлестнуло Кристиана Брэннока. И ему это нравилось. Таким уж он был еще при земной жизни.
Чтобы описать, как это происходило, мы вновь будем вынуждены прибегнуть к языку мифа. Скажем, что Странник переписал подпрограмму «Кристиан Брэннок» в основной системный компьютер Геи. Иначе ты все равно ничего не поймешь: надо знать математику волновой механики и концепцию многоуровневой реальности переменных измерений, а над ней и умам помощнее человеческого приходится поломать голову.
Однако мы можем заметить, что дело было в системе, являвшейся не симуляцией, а эмуляцией. События в ней не имели ничего общего с теми, что случаются среди молекул плоти и крови, но реальностью ничуть не уступали им. Созданные Геей люди имели такую же свободную волю, как любой смертный, и опасности им грозили не меньшие.
Представь себе нескольких человек. Каждый из них чем-нибудь занимается: или думает, или что-нибудь вспоминает, или спит. А параллельно идут всякие психологические и биохимические процессы. К тому же люди взаимодействуют друг с другом и с окружающей средой, с любым листком, с любым камнем, с любым фотоном солнечного света. Кажется, что все это так сложно, что его и вообразить тяжело, не то что просчитать. Но продолжим: в каждый отдельно взятый момент всякая частичка этого мира, как бы крохотна она ни была, пребывает в некоем одном состоянии. А значит, то же самое можно сказать и обо всем целом. Каждый конкретный электрон находится на своей орбите, каждый атом встроен в молекулу, причем именно в данной конфигурации; силовые поля в каждой конкретной точке имеют строго определенные параметры. В общем, получается как бы фотография с идеально мелким зерном.
В следующий момент все меняется. Поля пульсируют, атомы смещаются, электроны прыгают с орбиты на орбиту, тела движутся. Но согласно законам природы, любое новое состояние есть производная от предыдущего, и так далее.
Говоря шершавым языком мифа, каждую переменную любого состояния можно выразить в числах или, что то же самое, внести состояние в n-мерную диаграмму. Дополним ее законами природы и запустим программу. Компьютерная модель начнет эволюционировать от одного состояния к другому в точном соответствии с развитием нашего изначального материально-энергетического мира. А значит, в ней появятся жизнь и разум. Цифровые копии организмов будут делать то же самое, что и прототипы, один к одному, в том числе чувствовать и думать. С их точки зрения, их мир и они сами будут неотличимы от оригинала. Вопрос, какая реальность более настоящая, не имеет смысла.
Конечно, мой рассказ примитивен и неточен. На самом деле программа не в точности повторяла ход событий «снаружи». Ведь Гее не хватало ни данных, ни мощности, чтобы смоделировать всю Вселенную или хотя бы всю Землю. Не хватило бы их и любому другому узлу, и даже всему галактическому мозгу. Если ему и было суждено когда-нибудь обрести такие силы, то лишь в далеком-далеком будущем. А возможности Геи были настолько невелики, что количественные различия обращались в качественные.
Например, если события разыгрывались на поверхности планеты, то звезды приходилось делать всего лишь огоньками на небесной тверди, и ничем другим. В сколько-нибудь полных подробностях можно было отобразить лишь небольшой участок Земного шара, а все остальное по мере удаления от этого места делалось более и более размытым и условным. На той стороне Земли Гея вынуждена была ограничиваться лишь простейшей географией, гидрографией и метеорологией, так что в результате погода над сценой ее эксперимента могла стоять совсем не такая, как в действительности. Возникали и другие, более сложные несоответствия.
Кроме того, воссоздание реальности атом за атомом было технически недоступно, оставалось довольствоваться статистической механикой и приближениями. Хаос и квантовая неопределенность делали расчет развития в принципе невозможным. Оказывали свое влияние и другие факторы, которые я не могу выразить в известных мне терминах.
В общем, в порядке мифа скажем, что создания Геи сами творили себе судьбу.
И все-таки что за могучая была система! Она ведь из ничего порождала планеты, эволюции, жизни, экологии, сознания, истории, целые временные шкалы. И вовсе то были не микроскопические копии чего-то «настоящего»-, влачащие ущербное существование, пока узел из жалости не уничтожит их. Они отнюдь не происходили от чего-либо «внешнего». Гея могла придумывать, например, сказочные миры, где правили добрые боги и неудержимой рекой текло волшебство. Развитие их шло в соответствии с логикой установления границ.
Вселенная не знала подобного инструмента, поставленного на службу искусству, науке и философии.
Итак, Кристиан Брэннок вновь вернулся к жизни и молодости в мире, который Гея и Странник выбрали для него.
Он стоял в саду, залитом полуденным солнцем. Веял теплый ветерок. Пахло цветами. Дорожки были усыпаны гравием, кусты аккуратно подстрижены, на клумбах росли розы и лилии, а в обложенном мхом каменном прудике плавали золотые рыбки. С трех сторон сад окружали кирпичные стены, густо поросшие плющом; ворота с узорной решеткой вели на луг. С четвертой же стоял белый дом с двускатной крышей, выстроенный в классическом стиле, показавшемся ему старомодным. Жужжали пчелы. В ветвях большого тиса щебетали пташки.
Навстречу ему шла женщина. На ней было вышитое цветами платье с большим вырезом, широкими рукавами и подолом, изящные туфельки, на груди висела камея, в руках она несла зонтик от солнца, — рядом с нею его комбинезон образца двадцать третьего века казался по-варварски грубым. Женщина — высокая, стройная — шла легко, несмотря на свое одеяние. Каштановые волосы, зачесанные кверху, обрамляли ясное лицо.
Она приблизилась, остановилась и взглянула Кристиану в глаза.
— Бенвени, капита Брэннок, — сказала она глубоким, музыкальным голосом.
— Э-э… привет, Зорита… — промямлил он.
— Прошу извинить меня, капитан Брэннок, — покраснела она. — Я забылась и заговорила с вами по-энглайски… на английском моих времен. Но меня… меня снабдили знанием вашего языка, и оба мы способны говорить на современном наречии.
Кристиану казалось, что он спит и видит сон. Он старался говорить как можно суше, получалось, будто жуешь кирпич.
— Значит, ты из моего будущего? Она кивнула:
— Я родилась примерно на двести лет позже, чем вы.
— То есть лет через восемьдесят или девяносто после моей смерти?
По ее лицу словно скользнула тень.
