Дмитрий Казаков - Открытая книга
– А, это, – улыбнулся он. – Ерунда. Особенно по сравнению с тем, что ты мне на память оставил, – порез на лбу закрылся коркой сразу, даже бег по лесу не разбередил рану. Чувствовалось, что там, под твердой поверхностью, быстро нарастает новая кожа, гладкая и молодая.
– Это тоже скоро пройдет, – ответная улыбка Смирнова получилась немного грустной. – Ну, все, мне пора. Коли будет на то воля богов, увидимся еще.
– Увидимся, – эхом отозвался Николай. Пожал протянутую руку, в какой уже раз удивившись ее огромности, и вот он уже один за столиком полупустого буфета.
Посидел еще немного, допил пиво. Мысли в голове крутились вялые, суматошные. Попробовал спланировать, что будет делать в Москве, но быстро надоело. Взял в киоске газету, и вскоре в зале ожидания стало одним пассажиром больше.
Глава 12. Лабиринт.
Знаком этот образ печальный
И где-то я видел его
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной
А. БлокКурский вокзал встретил толчеей; столица высасывала людские соки из пригородов, чтобы вечером извергнуть их обратно. Электрички подходили одна за другой. Двери открывались, извергая плохо переваренное содержимое, людские реки текли по перронам, после чего их заглатывала ненасытная пасть метрополитена. Николай позавтракал в кафе, среди таких же, как он, путешественников. Голова после тряски в поезде потяжелела, редкие мысли о том, что делать дальше катались под сводами черепа, как камни по пустой пещере. Можно было поселиться в гостинице, но обязательная регистрация, введенная после недавних террористических актов, пугала. Да и денег, что были у Николая, на гостиницу явно не хватало. Знакомых в Москве у него не было, как и родственников. Посему, окончательно пав духом, Николай махнул на все рукой: "Эх, хоть Москву погляжу, когда еще случай будет".
Спустя полтора часа высокого мужчину с большой спортивной сумкой можно было видеть у одной из станций метро в самом центре города. Следуя указателям, Николай шел на Красную площадь. Лицо его было печально: "Ха, а Смирнов еще советовал за границу бежать. Какая тут заграница? Может пойти и сдаться? Только куда?". Порыв ветра овеял лицо, принес запах дорогих духов. Николай поднял голову, перед ним проходила группа иностранных туристов. Среди них выделялось несколько пожилых, накрашенных, словно звезды эстрады, женщин. Два гида суетились вокруг иностранцев, треща что-то по-английски. Николай вновь опустил голову, иностранцы его не заинтересовали: "Доверяй своему пути" – вспомнились слова Смирнова. "Легко сказать – доверяй!". И тут взгляд Николая зацепился за какую-то неправильность на серой мостовой, на темное пятно, которого по делу не должно было быть. Подошел, нагнулся, в руках очутился толстый бумажник, кожа его (натуральная!) приятно холодила руки. Щелкнула серебряная пряжка, и из темной глубины Николаю приветливо улыбнулись американские президенты. Бумажник оказался буквально набит долларами. Николай быстро огляделся – вокруг никого, туристы удалились, лишь ветер в лице двух маленьких, но весьма буйных духов играл обертками от шоколада и окурками, перекидывая их с места на место. Кроме денег, находка содержала еще паспорт гражданина Австралии Эндрю Мак-Келла. Развернув небольшую синюю книжицу, Николай на секунду обомлел, потерял дар двигаться и воспринимать происходящее вокруг. В стандартный лист паспортной бумаги, словно вставили зеркало, с того места, где должна быть фотография, на Николая смотрело его собственное лицо. Помотал головой, присмотрелся. Нет не его, чуть пополнее, волосы темнее, но сходство все равно поразительное. Противоречивые желания настоящим вулканом вспыхнули внутри, что по спине потек пот: "Надо вернуть? Но куда? В милицию? В посольство? Нет. Или вот он, дар судьбы? А чем австралиец виноват?".
Примерно в час дня в небольшой гостинице на окраине Москвы регистрировали нового постояльца. Австралиец прекрасно говорил по-русски, одет был совсем по-местному, и если бы не паспорт, никто не заподозрил бы в нем иностранца. Получив ключ, Николай покровительственно кивнул портье, и величественно пошел к лифту. Войдя в номер, отшвырнул сумку, и буквально рухнул в кресло. Обманывать людей, выдавая себя не за того, кто ты есть, оказалось гораздо сложнее, чем он думал. Со стоном взял со столика пульт телевизора, кнопка включения легко поддалась нажатию. На экране возникла миловидная дикторша – шли новости: "…опознать не удалось. Милиция предполагает, что причиной убийства было ограбление, при погибшем не найдено ни денег, ни документов. Если вам что-либо известно об этом человеке, позвоните по следующим телефонам". Возникла фотография, телефоны внизу, но на них Николай не обратил никакого внимания. Вновь он словно оказался перед зеркалом: с экрана печально смотрело его лицо, точнее, лицо Эндрю Мак-Келла. "Оп! Вот где ты нашел свою судьбу, уроженец Австралии, в холодной России" – думал Николай, и сердце стучало часто-часто. "А если кто смотрит телевизор в отеле? Меня узнают! Бежать? Куда?". Но утренняя апатия вернулась, и Николай не нашел сил действовать, он просто выключил телевизор. "Пусть будет, что будет. Я сошел с ума, весь мир сошел с ума. Какая ерунда!". Снял куртку, стащил башмаки. В номере тишина, шум улицы не проходит сквозь хорошо пригнанные рамы. Умылся в ванной, с наслаждением растерся мохнатым полотенцем. Кресло протестующе заскрипело, но, поворчав немного, успокоилось. Николай взял в руки "Безумную мудрость" и принялся за чтение.
Глава четвертая называлась "Об искусстве возгонки". Гравюра перед ней не поражала вычурностью. В центре рисунка вол (или бык?) яростно топтал змею. Змея разевала пасть, но сопротивлялась, судя по всему, довольно вяло. Выше сцены сражения, взмывал к небесам, красиво распахнув широченные крылья, ангел. Целью полета были, наверняка, светила, солнце и луна, что неожиданно обнаружились на небе вдвоем. Справа и слева рисунок ограничивали печи, подобные той, что предваряла главу первую, но гораздо меньшего размера. Дым столбами поднимался от них к небесам. Разглядывание гравюры возбудило в теле необычную легкость, на миг Николай забыл обо всех заботах, словно ангел, воспаряя к небесам. Но зачесавшаяся голова безжалостно вернула к реальности, и, почесывая зудящее вместилище рассудка, Николай принялся за текст. "Помни, о брат мой, о внутренней сути нашего Искусства, растворяя и возгоняя. Ибо когда мудрец предпринимает посредством него попытку изготовить некую вещь, скрытую под завесой природных сил, он должен обязательно погрузиться в размышления о тайной внутренней жизни всеестества, и предусмотреть простые и действенные средства, которые можно из нее извлечь. Не упуская также из виду, что всеестество приснообновляется по Весне, и потому обязано привести в движение всякое присущее произрастанию семя земное, оно же преисполняет объемлющий землю воздух духом подвижным и питательным, исходящим от отца естества; дух этот есть тонкая горючая селитра, проявляющаяся как живительно-плодотворная душа земли, и именуемая каменной солью философов. Возможно же достичь этого духа, только вознеся к небесам естество природное, естество металлическое. Когда солнце источает лучи свои, и затем изливает сквозь облака, обычно говорят, что оно притягивает к себе воды, и приближает дождь. Когда это происходит часто, бывает год урожайный. Чтобы и ты, о ученик Искусства древних мудрецов, получил урожай обильный, нужно, чтобы влага земли поднималась к небу, образуя облака, и лишь их них получишь ты основу для рождения Царя, но пока не вознесены они к небесам, не добьешься ты успеха. Вот почему, воистину, должен соединить ты орла и хладнокровного дракона, хоронившегося среди камней, и теперь вот выскользнувшего из недр земли. После чего из плоти сего змия начнет выходить летучий огненный дух, и опалит, и воспламенит, и поможет осуществить Искусство наилучшим образом…." Шишка на голове неожиданно напомнила о себе, по черепу побежали волны боли, затем заболели стопы. Николай некоторое время разминал их, но боль не ушла, поднялась чуть выше, угнездилась около коленей. Пришлось, смирившись с ней, вернуться к чтению. Быстро дочитал Николай теоретические рассуждения, перешел к практике. "Работа, что предстоит теперь тебе, брат мой, потребует, воистину, священного терпения. Ибо конденсация всемирного духа – длительное дело, и много труда должен приложить тот, кто желает получить истинное лекарство. Возгонка есть улетучивание серной субстанции под действием огня, омывающего стенки сосуда. Возгонка может проходить разнообразно, в зависимости от природы возгоняемого вещества, но цель у нее всегда одна – разрушение формы, уничтожение старого дома, вместо которого ты сможешь построить новый. Один вид возгонки требует воспламенения, другой совершается при умеренном прокаливании. Но бывает возгонка и при низком пламени. При возгонке от естества отделяется его земля, и поэтому меняется его жидкообразность. Часто бывает и так, что избыточная земля смешивается с веществами, с коими она не имеет сродства, и в этом случае возгонку нужно повторять. Ибо серность чужеродных веществ сводит на нет, обезображивает весь труд целиком. Возьми и смешай вещества с окалинами, подлежащими возгонке, покуда металл не станет неразличим". О технологических тонкостях процесса возгонки автор изливался еще на протяжении многих страниц. Николай автоматически читал, почти не вникая в смысл, боль в ногах мучила все сильнее. С облегчением встретил момент, когда на очередном развороте обнаружился рисунок, обозначающий конец главы: виноградная гроздь без всякого обрамления, и надпись "fulcit, non ombumbrat". Или по-русски: "поддерживает и не отбрасывает тени".
![Александра Гейл - Дневник любовницы мафии [СИ]](/uploads/posts/books/4209/4209.jpg)
