Абрахам Меррит - Гори, ведьма !
На окне было выставлено несколько кукол, достаточно необычных, чтобы привлечь внимание как ребенка, так и взрослого. Не такие красивые, как куклы, подаренные Джилморам или Уолтерс, но тоже прелестные в своем роде.
Свет в лавке был слабый. Я заметил за прилавком худенькую девушку, без сомнения, племянницу хозяйки. Размеры лавки не обещали наличия большой комнаты сзади, о которой писала Уолтерс. Но дом был старый и мог продолжаться во двор.
Резко и нетерпеливо я толкнул дверь и вошел. Девушка повернулась ко мне. И пока я шел к прилавку, мы молча изучали друг друга. Это был не вызывающий сомнения тип истерички: бледные голубые глаза с неопределенным взглядом из-под опущенных ресниц, длинная тонкая шея, бледное округлое личико, белые тонкие пальцы. Руки у нее были необычайно гибкие.
В другие времена она была бы монахиней, жрицей, оракулом или святой. Основное в ней был страх, в этом не было никакого сомнения. Но боялась она не меня. Это был скорее какой-то глубокий давнишний страх, который как бы лежал, свернувшись, в основании ее существа, высасывал ее жизнь - какой-то духовный страх. Я посмотрел на ее волосы. Они были серебристо-пепельные... цвета волос, из которых были сплетены веревочки с узелками! Когда она увидела, что я смотрю на ее волосы, неопределенность ее взгляда уменьшилась. Она как будто впервые увидела меня.
Я сказал как можно обычнее:
- Меня интересует кукла в вашем окне. Я думаю, что она должна понравиться моей внучке.
- Вы можете купить ту, которая вам понравилась. Цены указаны.
Голос ее был тихий, низкий, безразличный. Но глаза становились все внимательнее.
- Это может сделать любой покупатель, - сказал я, - но внучка - моя любимица. Я хочу купить для ее самую лучшую куклу. Не можете ли вы показать мне еще кукол, может у вас есть лучше?
Она отвернулась. Мне показалось, что она прислушивается к каким-то звукам, которых я не слышал. Ее манеры потеряли вдруг свое безразличие, стали грациозны.
И в этот момент я почувствовал на себе чей-то внимательный изучающий взгляд. Ощущение было так сильно, что я оглянулся и невольно оглядел лавку. Никого не было, кроме меня и девушки.
В конце прилавка была дверь, но она была крепко заперта. Я глянул в окно, не смотрит ли в него Мак-Кенн. Никого не было. Затем сразу, как будто щелкнула камера фотоаппарата, невидимый взгляд исчез...
Я повернулся к девушке. Она поставила на прилавок дюжину ящиков и открыла их. На меня она смотрела искренне, почти ласково. Потом сказала:
- Конечно, вы можете посмотреть все, что у нас есть. Мне очень жаль, что вы подумали, будто я безразлична к вашим желаниям. Моя тетя, которая делает кукол, любит детей и не любит, когда люди, тоже любящие детей, уходят от нас неудовлетворенными.
Это была странная маленькая речь, как будто повторенная под диктовку. Но меня больше заинтересовало изменение, происшедшее с самой девушкой. Ее голос не был более безжизненным. Он звучал живо и бодро. И сама она не была больше безжизненной. Она была оживлена, даже чересчур; на щеках ее появилась краска. Вся неопределенность исчезла из ее глаз - они смотрели чуть насмешливо и даже слегка злобно.
Я рассматривал кукол.
- Они прелестны, - наконец сказал я. - Но может быть, у вас есть еще лучше? У меня сегодня особое событие - моей внучке исполняется семь лет. Цена для меня значения не имеет, конечно, если она в пределах разумного...
Она вздохнула. Я взглянул на нее. Ее глаза снова приобрели испуганное выражение, блеск и насмешка исчезли из них. Она побледнела, и снова я почувствовал на себе незримый взгляд, еще более действующий, чем раньше. И снова содрогнулся.
Дверь за прилавком открылась. Подготовленный дневником Уолтерс к чему-то необычному, я все-таки был поражен видом мастерицы кукол. Ее рост и массивность подчеркивались размерами кукол и тонкой фигурой девушки. С порога на меня глядела великанша с тяжелым лицом, усами над верхней толстой губой и весьма мужественным выражением лица.
Я посмотрел на ее глаза и забыл карикатурность ее лица и фигуры. Глаза были огромные, блестящие, черные, изумительно живые. Как будто это были духи-близнецы, не связанные с телом. Из них словно изливался поток жизненности, который вздергивал мои нервы, и в этом не было бы ничего угрожающего... если... если. С трудом я отвел глаза и взглянул на ее руки. Она вся была завернута во что-то черное, и ее руки были спрятаны в складках. Я снова поднял глаза и, встретившись с ее глазами, заметил в них насмешку и неудовольствие. Она заговорила, и я сразу понял, что вибрация жизни в голосе девушки были эхом ее приятного, звучного и глубокого голоса.
- Вам не понравилось то, что показала моя племянница?
Я собрался с мыслями и сказал:
- Они все прекрасны, мадам... мадам...
- Менделип, - сказала она вежливо, - мадам Менделип. Вы не знали моего имени, а?
- К несчастью. У меня есть маленькая внучка. Я хочу чего-нибудь красивого к ее седьмому дню рождения. Все, что я видел у вас, чудесно, но мне хотелось бы чего-нибудь особенного...
- Чего-нибудь особенного, - повторила она, - еще более красивого. Хорошо, может быть и есть. Но когда я особо обслуживаю покупателей, - она сделала ударение на слове "особо", - я должна знать, с кем имею дело. Вы, должно быть, считаете меня странной хозяйкой магазина, не так ли?
Она засмеялась, и я поразился свежести, молодости, удивительно нежной звонкости ее смеха.
С явным усилием я заставил себя вернуться к действительности и насторожиться. Я вытащил из чемоданчика карточку моего давно умершего друга - доктора.
- А, - сказала она, взглянув на нее, - вы врач. Ну, а теперь, когда мы знаем друг друга, зайдите ко мне, я покажу вам своих лучших кукол.
Она ввела меня в широкий, плохо освещенный коридор. Потом дотронулась до моей руки, и снова я почувствовал странное приятное напряжение нервов. Она остановилась около двери и снова взглянула мне в лицо.
- Здесь я держу моих лучших. Моих особенно хороших. - Она засмеялась и открыла дверь.
Я перешагнул через порог и остановился, осматривая комнату быстрым беспокойным взглядом. Но это была не та чудесная комната, которую описала Уолтерс. Действительно, она была немного больше, чем можно. Но не было изысканных старых панелей, ковров, волшебного зеркала и прочих вещей, превращающих комнату в земной рай. Свет проходил через полузанавешенные окна, выходившие в небольшой пустой дворик. Стены и потолок были выложены простым коричневым деревом. Одна из стен была покрыта маленькими шкапчиками с деревянными дверцами. На стене висело зеркало, оно было круглой формы, и на это кончалось сходство с описанием Уолтерс.
В углу стоял обыкновенный камин. На стене висело несколько гравюр. Обыкновенный большой стол был завален кукольными одеждами, законченными и недошитыми. По-видимому, дневник Уолтерс был все-таки плодом разыгравшегося воображения. И все же насчет самой мастерицы кукол, ее рук, глаз, голоса, она была права...
