Александр Карнишин - Игра
Из кустов справа раздался тихий свист. Найф резко присел, парни попадали, тут же схватившись за арбалеты. Ким смотрела по сторонам, не понимая, чего тут можно испугаться.
— Э-эй, Найф! — голос показался знакомым. — А идите-ка вы все сюда.
— Кто здесь?
— Лекарь я местный. Помнишь меня? Вот и иди на голос. В кусты иди.
Найф еще раз осмотрелся — вроде, ничего подозрительного — и двинулся к кустам. За ним, смущенно отряхиваясь, потянулись Локо и Витас. На месте осталась только Ким. Теперь она присела на корточки и посматривала то назад, в сторону леса, то вперед, на кусты, к которым уже подошел Найф.
…
С колокольни Старый с удовлетворенной улыбкой следил за встречей Жанжака с группой двигавшейся от леса. Ну, что же… Это дело сделано. Он опять посмотрел в другую сторону, к базе. Там движения никакого заметно не было. Опять повернулся было к лесу, но вдруг замер, как будто не веря себе, и снова медленно-медленно стал поворачиваться к северу, осматривая кустарник вокруг полей. Что такое?
В бинокль он видел, как короткими перебежками, все ближе и ближе к селу продвигались фигуры в пятнистых балахонах с капюшонами. Неужели, свободные? Вот! Вот же еще союзники! Осталось как-то дать весть своим, в хранилище. Но — как? Те, с лекарем, подойдут еще не скоро, минут десять ждать придется. А свободные, похоже, с минуты на минуту готовы вступить в бой. Причем — он повернулся в другую сторону и стал осматривать в бинокль восточные подходы к селу, со стороны хранилища — причем, и тут тоже они. Похоже, с двух сторон собираются напасть, удовлетворенно кивнул он сам себе головой. Ну, понятно. На патруль с севера нападать бесполезно. Там с базы могут ударить в тыл наступающим. А вот так, клещами… Правда, чего ж они с юга-то не пошли? Хотя… С юга их всегда ждут, точно. Значит — все правильно. Но как сообщить своим?
…
Старый дождался закрытия ворот и двинулся по просеке, сопровождаемый небольшим оперативным резервом — группой ветеранов.
— Старый! От Петра донесение! На село идут свободные! Много!
— Свободные? Ну, вот и свиделись, значит. Передай: дождаться, как вступят в бой — и атаковать. Атаковать так, чтобы больше не было вопросов о свободных!
Все хранители, распределенные по отрядам, уже вышли их хранилища и цепью, с боевым охранением на флангах, двигались к селу. За закрытыми воротами осталась смена караульных, обиженных на Старого — не взял в бой! — а также женщины и старики. Все, кто мог драться, были в строю. Сегодня хранилище рассчитается со свободными, а заодно укажет место патрулю. Сегодня хранилище окажет помощь селу. Так решило собрание. Так решил совет. Так решил Старый.
…
— Уй, ё-о-о-о…,- протянул Старый, смотря в бинокль на дальнюю опушку леса. — Это как же?
Мелкими муравьями в стеклах бинокля из леса выходили и расползались влево и вправо конные фигуры. Их становилось все больше и больше, и на юге, на самом краю леса начинала скапливаться кавалерийская лава, медленно-медленно начинающая разгон в сторону села.
— Помогите мне! — прохрипел снизу из люка священник. — Ну, быстрее же!
Старый наклонился к люку и принял по очереди два тяжелых свертка, замотанные в одеяла, наподобие тех, что были в ходу в хранилище.
— Это что еще у вас?
— Сейчас, сейчас, — бормотал священник, разворачивая. — Вот так. И вот так.
— А-а-а… То-то запах мне показался знакомым. В нашей оружейке так же пахнет. И что там? — с любопытством, вытянув шею, Старый смотрел на возящегося у его ног сельского батюшку. Тот, как будто только заметил его, только что помогавшего втаскивать тяжелое железо наверх, повернулся, сжимая правой рукой крест:
— Да вот, понимаете… Оружие тут у меня.
— Я знал! — заулыбался Старый.
— Я это понял уже. Так что — никаких обид, — священник приподнял крест, сжал за поперечную перекладину, из отверстия, открывшегося в торце длинного основания креста, вырвался сноп огня, раздался грохот.
Старый покачнулся, все еще продолжая удерживать улыбку, и рухнул возле свертков. Священник нагнулся, вынул из-за его пояса нож и деловито перерезал старику горло. Вздохнул, как после тяжкой, грязной, но очень нужной и правильно выполненной работы, накрыл тело одеялом, а содержимое свертков — большой черный пулемет и коробку с пулеметной лентой — подвинул к перилам.
— Вот так, — сказал он вполголоса. — Вот так.
…
На "Павелецкой" я не стал выходить, а кинулся вниз, в переход на радиальную линию. Встреча была назначена у входа в вокзал, и выход с радиальной был как раз там, неподалеку от места встречи.
Толпа раздражала. Сплошной поток тёк и в одну и в другую сторону. Народ с сумками, все потные, загорелые. Не пробиться. Время-время-время! Опоздаю!
Толкался, обгонял, и вот выскочил на "Павелецкую-радиальную". Вон эскалатор. Скорее! Расталкивая плечами стоящих на лестнице, бегу вверх. Сердце рвется из груди, воздуха не хватает. Выскакиваю — это же тот же дальний вестибюль, что и с кольцевой! Как же это? Перепутал-то как? Не в ту сторону повернул, что ли?
Выбегаю на улицу, уже опаздывая, уже доставая на ходу из кармана мобильник, чтобы извиниться, чтобы объяснить… Бегом, бегом… Толкнул на ходу милиционера у подземного перехода. Тот придержал за локоть, проговорил только: "Поосторожней, пожалуйста".
Вниз, скорее в переход…
И вдруг что-то толкнуло в спину, ударило по ногам. Сзади навалились какие-то люди. Падаю, плашмя падаю прямо лицом вперед на ступени, вытянув руки (знаю, что нельзя падать на руки, но ступеньки, ступеньки!). Кто-то падает сверху на меня. Больно. Больно рукам, больно ребрам сбоку, где приложился о край ступеньки, больно ноге. Правая нога легла на излом.
— А-а-а-а-а, с-с-с-суки! — кричу, а крика своего не слышу. — А-а-а-а… Ногу, гады! Ногу сломаете! А-а-а-а-а-а!
Расталкиваю локтями и кулаками лежащих рядом, расталкиваю лежащих сверху на мне, еле выбираюсь, поднимаюсь со ступенек, корчась от боли. Голова оказывается выше края ограждения подземного перехода. Впереди, там, куда я так стремился, разрастается огромное облако пыли и дыма, за которым скрывается здание вокзала.
— Что же это такое, мать вашу? — бормочу вслух и опять не слышу собственного голоса.
Тут опять толчок, опять удар снизу по ногам, и я падаю уже на спину, на что-то мягкое, плашмя, головой вниз по ступенькам. Надо мной ясное небо, и вдруг совершенно бесшумно вспухают пузырями и начинают осыпаться вниз стекла офисных окон.
Внезапно "включается" звук. Слышу дикий, нечеловеческий какой-то женский визг. Разве может так долго кричать человек? Грохот, какой-то нутряной, как будто камни у меня внутри ворочаются, сталкиваются и ломаются с хрустом и чуть ли не болью. И опять толчок, и еще один сразу.
