Михаил Савеличев - Возлюби дальнего
— Едем, — сказал Поль, и машина взревела, как и должна была взреветь тяжеленная, мощная, вооруженная машина, непрошеной вторгнувшаяся в чужой лес, заворочалась, словно древний зверь Пэх в своей берлоге, размалывая в труху попавшие под гусеницы стволы. Танк тяжело двинулся вперед, к опасливо замершему лесу, уже и так напуганному вторжением чужаков и теперь готовящемуся к худшему, а может быть, наоборот — разозленному, разъяренному, собирающему, стягивающему в единый кулак все свои силы и резервы, чтобы одним ударом покончить со стальным жуком, разворошившим муравейник.
Алик включил силовую подушку, и тряска прекратилась — танк поплыл над полегшими деревьями, втянув гусеницы и расталкивая крутыми боками торчащие во все стороны ветки. Вадим растерянно сверялся с картой, но все приметные места сгинули под слоем уничтоженного леса; пока они не минуют эту зону, пытаться ориентироваться не имело никакого смысла. Мбога с болезненным интересом разглядывал причиненный уникальному биоценозу вред и вздыхал, когда его взгляд натыкался на особо редкий, а то и вообще неизвестный науке зубасто-клешнястый погибший экземпляр. Леонид Андреевич никогда не любил кладбищ и поэтому закрыл глаза.
Танк легко преодолевал все препятствия, и Алик постепенно успокаивался, уверенность возвращалась, а настроение постепенно улучшалось. Поль ничего ему больше не говорил и в процесс управления не вмешивался. Ругаться, делать выговоры и таскать за оттопыренные уши этого молодца здесь и сейчас не имело никакого смысла. Приземлились и приземлились. Слава богу, пронесло. Грохнулись. Брякнулись. Сверзились. Танк выдержал. Люди выдержали. Теперь можно не бояться, что какой-нибудь танк, управляемый таким же лихачом, забывшим, что это Пандора, а не Земля, и здесь нет силовых ограждений около каждой ямки, упадет со скал. Полевые испытания показали — свободный двухкилометровый полет исследовательского танка не оказывает разрушающего воздействия на него и на его экипаж. Разрушающему воздействию подвергается только и исключительно лес. Ну и пусть. Так ему и надо. Пусть хоть раз эта ненасытная глотка попытается переварить то, что ей будет не под силу. Пусть испортит свое безукоризненное пищеварение и, наконец, отрыгнет все то, что ей не принадлежит.
— Тропа, — сказал Алик.
“Мальчик” миновал поваленный лес, и теперь перед ним возвышалась плотная гребенка леса, переплетенная, перетянутая тугими канатами белесых лиан. Немного левее деревья слегка раздавались, освобождая место для грязной, ухабистой колеи, причудливо вьющейся среди корней и кустов. Окаймляющие ее стволы были ободраны, словно гигантским напильником.
— Тахорги, — сказал Вадим. — Их тропа. Теперь я понимаю, где мы упали. Через километр должно быть болото, затем цепь озер. Деревья там стоят реже, и танк пройдет без труда.
— А мы с тахоргами не столкнемся? — спросил Леонид Андреевич.
Вадим покосился на Мбогу.
— Придется рискнуть. А если что, то, хм, пугнем их огнем.
Мбога молчал.
— А они испугаются? — продолжал допытываться Леонид Андреевич. Гигантские обгрызенные стволы псевдосеквой производили впечатление.
— Не знаю, — честно признался Вадим. — О тахоргах трудно говорить наверняка. Все зависит от того, кто нам попадется. Если самка с молодняком, то это одно, если матерый самец, то другое.
— А что “одно” и что “другое”?
Вадим замялся.
— Леонид, мальчик хочет сказать, что тахорги никогда и ни перед кем не отступают, — пояснил Мбога. — Они прут напролом. И если мы встретим самку с молодняком, то через нас попрут напролом три—четыре особи, а если — матерого самца, то только одна. Но очень крупная.
— А, — сказал Горбовский, но больше вопросов задавать не стал.
Танк опустился на землю, вгрызся в нее гусеницами и осторожно двинулся по звериной тропе, которую и тропой было трудно назвать, настолько она была широка. Ветви деревьев над ней тесно переплетались, образуя почти непроницаемый для света свод, концентрирующий, сдавливающий в туннеле темноту и духоту. Снаружи должно было быть очень жарко, градусов сорок, и без системы охлаждения бродить там не доставляло удовольствия, хотя егеря предпочитали никогда не пользоваться такими излишествами, да и туристам рекомендовали лучше пропотеть, нежели отпугнуть потенциальную добычу. Или привлечь кого не надо.
“Мальчик” полз неторопливо, легко подчиняясь малейшему движению пальцев, и Алику просто не верилось в тот неприятный сюрприз, который преподнесла ему машина. Теперь он был вполне уверен в безошибочности своих действий. Пусть на Базе Поль кричит на него сколько угодно и отстраняет от должности, а он будет настаивать на своем: доказывать, что сделал все правильно и причины ЧП нужно искать не в нем, Алике Кутнове, а в танке, а еще точнее — в лесе, потому что не бывает таких случайностей, что почти в одном районе с неба беспричинно рушатся вертолеты и танки. Дрянное место.
Тропа изредка разветвлялась, пару раз ее пересекали мелкие тропинки, но Вадим качал головой, и они продолжали движение по магистрали. Лес молчал и словно не обращал никакого внимания на вторжение чужаков. Лишь презрительно швырял сухие сучья на лобовое стекло. Тахоргов не было видно. Все молчали. Алик — потому что следил за дорогой, Поль — потому что следил за Аликом, словно ожидая от него нового сюрприза, Вадим — потому что сверялся с картой, а Мбога — потому что следил за лесом. Горбовский молчал просто так.
Лес настораживал Мбогу. Это было интуитивное чувство потомка пигмеев из далекого Конго, ощущение копящейся опасности, нагнетаемого напряжения, словно за пределами лесного свода повисла мрачная черная дождевая туча, утыканная гигантскими молниями, как игольница иголками. Его инстинкты подсказывали, что сейчас необходимо затаиться, присесть за ближайшим стволом, прижав к себе карабин и вслушиваясь в угрожающую тишину, чтобы затем медленно, шаг за шагом, непрестанно оборачиваясь и поводя оружием из стороны в сторону, отступать, отползать от этой стены злой и раздраженной тишины. Мбога наклонился к Алику:
— Нужно остановиться, — попросил он, и Алик беспрекословно заставил танк замереть на месте.
— Что случилось? — завертел головой Поль.
— Пока ничего, — успокоил его Мбога, — но необходимо осмотреться. Вадим, давайте выйдем.
Горбовский с некоторой толикой зависти наблюдал, как Мбога и Сартаков почти беззвучно выскользнули из танка, соскользнули по гладкой броне, замерли, притаились и лишь затем, чуть ли не на цыпочках, разошлись в противоположные стороны. Леонид Андреевич живо представил их крепко сжатые губы, выпяченные челюсти и горящие глаза.
