Артур Кларк - Прелюдия к космосу
Дирк и Хассел весело попрощались на ступеньках перед входом в метро. Чувство у обоих было такое, что день заканчивается просто блестяще. Лишь когда Хассел ушел, Дирк понял, что тот ничего, совершенно ничего не сказал о себе. Из скромности – или из-за того, что не было времени? Он охотно говорил о своих коллегах – настолько охотно, словно хотел отвлечь внимание от своей персоны.
Дирк немного поразмышлял об этом, а потом, тихонько насвистывая, направился домой, в сторону Оксфорд-стрит. Садилось солнце его последнего дня в Лондоне.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
На протяжении тридцати лет мир медленно привыкал к мысли о том, что в один прекрасный день люди полетят к другим планетам. С тех пор как первые ракеты преодолели стратосферу, пророчества пионеров астронавтики сбывались уже столько раз, что теперь тех, кто не верил в эти предсказания, осталось очень мало. Крошечный кратер вблизи Аристарха, телевизионные фильмы с показом темной стороны Луны стали достижениями, которых никто не мог отрицать.
И все же находились такие, кто отворачивался от этих достижений или даже обличал их. Для человека с улицы межпланетные полеты по-прежнему представляли собой нечто пугающее, нечто лежащее за пределами горизонтов будничной жизни. Широкая общественность пока не питала к космическим полетам особенно теплых чувств, имело место лишь смутное понимание, что «наука» собирается что-то такое совершить в необозримом будущем.
Между тем люди с двумя четкими типами ментальности принимали астронавтику всерьез, хотя и по совершенно разным причинам. Практически одновременные по времени события – запуск первой ракеты дальнего радиуса действия и сброс атомной бомбы в пятидесятые годы породили уйму леденящих кровь пророчеств со стороны экспертов в области массового уничтожения. Несколько лет много говорили о военных базах на Луне и даже (что казалось более подходящим) на Марсе. То, что армия Соединенных Штатов к концу Второй мировой войны слишком поздно обнаружила планы Оберта двадцатилетней давности, посвященные «космическим станциям», породило всплеск идей, которые с большой недооценкой были названы «уэллсианскими».
В своей классической книге «Wege zur Raumschiffahrt» Оберт писал о строительстве гигантских «космических зеркал , которые могли бы фокусировать и направлять на Землю солнечный свет как для мирных целей, так и для испепеления вражеских городов. К этой идее сам Оберт относился не слишком серьезно и очень удивился бы, если бы узнал, с каким энтузиазмом ее воспримут двадцатью годами позже.
Тот факт, что с Луны было бы очень легко бомбардировать Землю, а Луну атаковать с Земли было бы крайне сложно, заставил многих военных экспертов заявить, что ради мира во всем мире их страна должна первой захватить Луну, пока до нее не добрался воинственный соперник. Такие аргументы были популярны на протяжении десятилетия, предшествовавшего высвобождению атомной энергии, и были типичным продуктом эпохи политической паранойи. О них никто не вспоминал, когда в мире постепенно вновь воцарились разум и порядок.
Второй и, пожалуй, более важный блок мнений был основан на признании принципиальной возможности межпланетных путешествий, но при этом эти путешествия оспаривались с мистических и религиозных точек зрения. «Представители теологической оппозиции», как их порой называли, верили, что, удалившись от родной планеты, человек нарушит Божью волю. Как выразился один из самых ранних и блестящих критиков деятельности Межпланетного общества, оксфордский дон[20] Ч. С. Льюис, астрономические расстояния являются «Господними границами карантина». Если человек нарушит эти границы, он будет повинен в грехе, близком к богохульству.
Поскольку такие аргументы не основывались на логике, им сложно было возражать. Время от времени Межпланетное общество наносило контрудары и указывало, что с такой же меркой можно подойти к путешественникам-первооткрывателям всех времен. Астрономические расстояния, которые человек двадцатого века был способен за несколько минут преодолеть с помощью радиоволн, были не меньшей преградой, чем океаны для людей каменного века. Конечно, и в доисторические времена хватало таких, кто качал головой и пророчил беду, когда молодые люди из племени отправлялись на поиски новых земель в пугающем, неведомом мире. Но как удачно получилось, что эти поиски произошли до того, как с полюса с грохотом поползли по Земле льды.
А ведь ледниковый период мог начаться вновь; и это была еще самая малая из тех бед, которые могли ожидать Землю. О некоторых катастрофах приходилось только гадать, но в неизбежности одной можно было не сомневаться. В жизни каждой звезды наступает время, когда тонкое равновесие в ее атомных печах так или иначе нарушается. В далеком будущем потомство человечества, безопасно поселившееся на далеких планетах, может в последний раз увидеть свою прародину, перед тем как ее обнимет пламя взорвавшегося Солнца.
Одно из возражений против космических полетов, выдвигаемых критиками, выглядело (с первого взгляда) более убедительно. Поскольку Человек, утверждали они, принес столько несчастий своему собственному миру, разве можно ему доверять иные миры? И, прежде всего, не будет ли бесконечно повторяться печальная история порабощения одной расы другой, когда человеческая цивилизация станет распространяться по планетам?
Убедительного ответа на это возражение не было: продолжалось столкновение соперничающих точек зрения, древний конфликт между пессимизмом и оптимизмом, между теми, кто верил в Человека и кто не верил. Но астрономы внесли свой вклад в дебаты, указав на ложность исторической аналогии. Человек, который прожил в цивилизованном состоянии всего одну миллионную часть жизни своей планеты, вряд ли встретит в других мирах слишком примитивные расы, которые можно эксплуатировать и порабощать. У землян, стартовавших с Земли с целью создания межпланетной империи, к концу своего странствия может остаться не больше надежд на успех своего предприятия, чем у флотилии дикарских боевых каноэ, вошедших в гавань Нью-Йорка.
Объявление о том, что «Прометей» может стартовать через несколько недель, заставило вспомнить все эти аргументы. Пресса и радио говорили практически только об этом, а астрономы, не без выгоды для себя, писали сдержанно-оптимистические статьи о Солнечной системе. Опрос Гэллапа, проведенный в Великобритании, показал, что сорок один процент населения – за межпланетные полеты, двадцать шесть процентов – против, а тридцать три процента не имеют по этому поводу четкого мнения. Эти цифры – в особенности тридцать три процента – вызвали некоторое волнение в Саутбэнке и выразились во множестве совещаний в отделе по связям с общественностью. Его деятельность еще никогда не была настолько бурной.
