Николай Шелонский - Братья Святого Креста
Но ничего подобного не было: я сделал глоток, не почувствовав ничего, и готовился уже его повторить, как меня остановил голос Ненху-Ра:
— Довольно, Аменопис! Помни, что огонь дает жизнь и силу, но что тот же огонь и разрушает!..
Я передал сосуд старцу, снова спрятавшему его в складках своей одежды.
— Будь счастлив, Аменопис! — торжественно произнес Ненху-Ра, — этого желает тебе стоящий на пороге вечности служитель Жизнедавца Ра!.. Твое вещественное бытие отныне продолжено на долгие, долгие годы!.. Да не будет же оно тебе в тягость!..
О, не напиток, мною воспринятый, но крылатая надежда вдохнула в меня бодрость и силу!.. Я снова ожил, я был уверен, что раскроются громадные стены, и снова предстанет предо мною чудная природа, озаренная яркими лучами живительного света, сниспосылаемого Жизнедавцем Ра!..
Ум мой, скованный ужасом, снова начал действовать.
Я был уже уверен в том, что далек от меня таинственный призрак, глядевший в очи сидевшему передо мной старцу, и моя мысль приняла обычное направление.
— Хорошо, — думал я, — мое вещественное существование сохранится надолго, но при условии, чтобы мое тело питалось и согревалось солнечным светом, чтобы грудь моя вдыхала свежий ветер… Но здесь, в этой гробнице, я лишен всего!..
— Отец мой! — позвал я Ненху-Ра.
Старец приподнял голову, и еще яснее увидел я мрачные тени, покрывавшие его лицо…
— Отец мой! — с тревогой повторил я, — жизненная сила не покинет ли меня, если тело мое будет лишено пищи, питья и дыхания?..
— Нет, Аменопис, не покинет, — она замрет!.. Вот зерна пшеницы — они лежат, не прорастая… Но погибли ли они?.. Нет! Брось их во влажную почву — и они дадут из себя растение! Все та же жизненная сила, все та же, Аменопис, и в них и в тебе! Твое тело замрет, потому что нельзя будет проявиться жизненной силе… Но оно оживет, выйдя на свет, проливаемый на земле Великим Ра!..
«Замрет, подобно зерну — и вновь прорастет, — в этом ли исполнится начертанное для меня предсказание?..»
Но тут предстал предо мной новый вопрос, и я снова обратился к Ненху-Ра.
— Отец мой! — сказал я, — но суждено ли мне выйти отсюда?..
Я предложил этот вопрос и замер в ожидании ответа.
— Кто скажет тебе, что будет с тобой через минуту, Аменопис?.. — воскликнуть Ненху-Ра. — Нам, знающим связь, соединяющую небесные сферы с земной жизнью, в туманных образах является будущее человека… Это правда, и это так, Аменопис… Но не всегда в точности разбираем мы письмена, начертанные судьбой… Однако, я думаю… я знаю, Аменопис, ты выйдешь отсюда!.. Выйдешь, я вижу это!..
Восставший было со своего каменного ложа, старец с последними словами вновь в бессилии опустился на него. Голова его склонилась, и туловище упало в углубление каменного саркофага.
Я бросился к нему, опять с ужасом, ибо увидел, что час его пробил.
Легкая судорога пробежала по исхудалому, хрупкому телу; искаженные было мгновенным страданием черты лица прояснились и приняли покойное, величаво-важное выражение навсегда сохраненной тайны…
Ненху-Ра был мертв.
Светильник, вспыхнув последним пламенем, погас, и в глубокой тьме остался я, Аменопис, заживо погребенный наедине с мертвецом!..
Голова моя закружилась, и я пал к ногам мертвеца…
Дух мой затемнился, и сознание меня покинуло.
VII
Как мог я дать себе отчет, сколько времени прошло, прежде чем снова вернулось ко мне сознание?
Мрак окутывал меня, и голова моя, прислоненная к ногам мертвеца, болела и горела огнем. Жажда и голод мучили меня, но всего более пугал меня мрак. Только бы луч света — на одно мгновение, и силы вернулись бы ко мне!
С трудом поднялся я на ноги и ощупью приблизился к саркофагу, в котором лежало тело Ненху-Ра. Я шарил руками в складках его одежды и в карманах, надеясь найти огниво и трут. После долгих поисков, пугаясь невольно всякого прикосновения к мертвецу, я отыскал, наконец, нужные предметы. Но что зажечь мне?..
Светильник погас, и у меня не было масла, чтобы вновь подлить в него.
Я оторвал край моей одежды и сделал из него светильню, расщипав материю на волокна и вновь свив их вместе.
Я работал в темноте, и дело шло медленно, жажда томила меня все более и более и вместе с тем, к ужасу моему, я стал замечать, что и дышать становится мне все труднее и труднее, так как гробница была отрезана от всякого сообщения с наружным воздухом.
О, неужели же меня обманул Ненху-Ра?..
Но с какою целью?..
Может быть, он, хотя и не мог избавить меня от самой смерти, но хотел отогнать от меня страх ее, который во сто крат ужаснее самой смерти!..
Леденящим ужасом наполняли мою душу эти мысли, но я, обливаясь холодным потом, жадно вдыхая пересохшими губами последние остатки воздуха, поспешно продолжал свою работу.
Света, более всего хотел я теперь света!..
Наконец, факел-светильня был готов, я поднялся с пола и, сняв чашу со светильника, обмочил и пропитал остатками масла приготовленный мною светоч.
С трепетом ударил я огниво, раздул трут и с невыразимым восторгом увидел слабое мерцание моего факела!..
Новые силы влились в меня, и я вновь стал надеяться.
Тело Ненху-Ра лежало поперек саркофага. Его лицо уже потемнело, и весь он закостенел.
Я поднял его и положил на дно саркофага так, как должно было согласно обряду и обычаю.
Но что я буду делать с трупом Ненху-Ра? Я не умел бальзамировать тела, да у меня и не было нужных веществ… Скоро труп предастся разложению. Не только тело Ненху-Ра не будет сохранено по египетскому обычаю, но и мне, заключенному вместе с мертвецом, придется вдыхать зловоние.
Я попытался было поднять высеченную из одного громадного камня крышу саркофага, чтобы закрыть его труп, но это оказалось невозможным, так как не хватило бы силы и четырех человек, чтобы сдвинуть с места эту громаду.
Тут я вспомнил, как Ненху-Ра говорил мне, что рядом с гробницей находится хранилище папирусов, которых не должна была касаться ничья рука, кроме руки верховного жреца.
При тусклом свете моего светильника я обошел гробницу и нашел проход в соседнее помещение, узкое и высокое, сверху донизу покрытое каменными полками, на которых рядами лежали тысячи свитков папируса.
Радостью наполнилось мое сердце при виде множества этих свитков: я верил словам Ненху-Ра, что не погибну от жажды и голода, что долгие годы могу провести в гробнице, но меня пугала темнота, которая должна была меня окружать безысходно.
Свитки папирусов представляли собой великолепные факелы — они будут гореть ярко и их хватит надолго!..
