Дмитрий Биленкин - Марсианский прибой (сборник)
— К чему мне все это, я не мальчишка…
— А солидный капитан-межпланетник, — подхватил Полынов. — Между прочим, Я однажды слышал хорошие слова:
"Мы стареем потому, что стыдимся молодости".
Шумерин что-то пробурчал и протянул руку к киберштурману, давая понять, что ему некогда.
— О, это колоссальная мысль! — проронил Бааде, качая головой.
— А вы вспомните, — не выдержал Шумерин, — каким нам представлялся Марс! Необыкновенным, таинственным. Прилетели. И ничего особенного.
— Вот это да! — Бааде снова оторвался от расчетов. — А епихордизация, например?
— Я не о том, поймите. Для ума там много интересного. И на Венере тоже. Я же говорю о чувственном восприятии… Небо, песок, горы… Похоже, все похоже!
— И ты разочаровался? — Психолога заинтересовал разговор. Он открывал в капитане что-то новое.
— Разочаровался — не летал бы. Просто я не жду встречи с Прекрасной Незнакомкой, как вы только что выразились.
— Правильно, — сказал Бааде. — Правильно! Дважды два — четыре, и никаких гвоздей. Все остальное эмоции, я тоже так считаю.
Полынов ничего не сказал. Он вслушивался. Рубку всегда наполнял легкий стрекот — лишнее напоминание о титанической работе, которую ведут спрятанные за панелями и кожухами приборы: тысячи, миллионы всяких там реле, схем и прочих. деталей электронной кабалистики. Теперь стрекот чуть усилился. Значит, жди сигнала посадки.
— Знаешь, Михаил, кто ты? Думаешь, скептик? Межпланетный Печорин? Ничего подобного. Ты примитивный мистик, как тот школьник, который твердит перед экзаменом: "Провалюсь, провалюсь", в надежде, что судьба любит поступать наперекор.
Молчание. Шумерин смотрит в обзор.
— Яша, у нас, по-моему, еще масса дел, — наконец проговорил он. Вежливый подтекст: "Я занят, ты мне мешаешь".
"Все в порядке, — решил психолог. — Теперь он будет переживать. Переживай, переживай, это заставит тебя забыть о своем положении Ионы во чреве кита.
Меркурий уже напоминал о себе. Органы чувств корабля ощущали его близость. Поверхность планеты ощупывали импульсы радаров; разглядывали глаза телескопов — пристально, километр за километром; пальцы дистанционных анализаторов, управляя бомбозондами, шарили в атмосфере. Ничего этого люди не видели и не слышали: все представало перед ними в препарированном, дистиллированном образе цифр, знаков, электронных символов. Впрочем, люди могли любоваться серебристым, слегка затуманенным, быстро растущим серпиком планеты. Или следить за ускоренным бегом цифр и знаков, чтобы поправить корабль, если нужно. Но этого, как правило, не требовалось.
Когда до поверхности осталось совсем немного, включилось еще одно реле, ибо пришло время напомнить людям, чтобы они сделали то-то и то-то. Зажглось табло, прозвучал сигнал, кресла пришли в движение, занимая противоперегрузочное положение. Все захлопотали.
Послышалось гудение, оно охватило весь корабль — заработала тормозная установка. Огромный корабль первого класса "Александр Невский" падал вниз: туда, где был невидимый Меркурий. Но люди могли видеть небывалое — первую посадку на эту планету — опять лишь в зеркале осциллографов, в электронных рисунках кривых.
Перегрузка росла. Вопреки этому, вопреки растущей тяжести они ощущали падение, от которого холодело в груди. Они падали из космоса, из пустоты, и она уходила из-под ног, разваливалась, крошилась; сжавшееся тело невольно ждало удара.
Он не замедлил последовать.
* * *Конечно, смешно было назвать его ударом: просто толчок. Как при внезапной остановке лифта. Но его слишком долго ждали.
Спинки кресел приподнялись и посадили их. Шумерин вытер пот.
"Пожалуй, мы так избалуемся, — подумал Полынов. — Летели, летели томились; сели в кресла, поволновались чуть-чуть; толчок — здрасьте! Меркурий! Пассажиры могут выйти…"
Но выйти они пока не могли. Нельзя было открыть люк, покуда автоматы не проведут разведку по "форме N 7". Замеры радиации, напряженности полей, пробы на присутствие вирусов, невесть что еще, пулеметные очереди цифр и символов в окошке анализатора, прежде чем загорится зеленый огонек и электронный мозг голосом хорошенькой стюардессы объявит:
"Выход разрешен. Необходим скафандр N…"
Они стояли друг против друга, смущенно улыбаясь и решительно не зная, как держать себя в такую минуту. Хорошо, Бааде умудрился обезвредить киноаппарат, который автоматически срабатывает при посадке и запечатлевает для истории их лица.
— Включите-ка звукопеленгатор, — нашелся Полынов.
Шумерин пожал плечами (какой может быть звук в столь разреженной атмосфере?), но просьбу выполнил. Звук, однако, был. Космонавты переглянулись. Первый услышанный ими на Меркурии звук донельзя напоминал что-то.
— Похоже на шуршание сухих листьев, — определил Полынов.
— Вот-вот, — не удержался Шумерин. — Летели на край света послушать шелест осенних листьев.
— Согласитесь, однако, что мы не ожидали этого. Неужели ветер?
— Скоро узнаем.
Когда ждешь, время обретает тяжесть, от которой болят плечи. Шумерин уже начал переминаться с ноги на ногу.
Наконец кибернетическая "стюардесса".смилостивилась. Она подтвердила, что человека за бортом не поджидает никакая опасность.
— Вы — первым, — почему-то переходя на «вы», сказал капитану Полынов.
Он стоял у люка и смотрел, как Шумерин медленно и неуклюже спускается вниз.
Психолог впервые высаживался на планету, где никто еще не бывал. Сбывались детские мечты, но тогда все представлялось, разумеется, не так. Как именно, помнилось плохо. Кажется, все выглядело лазоревым, сердце сжималось и ликовало от счастья. Вероятно, так. Был ли он счастлив теперь? Полынов остерегался ответить: все слишком спокойно и буднично. Немного тревожно, как при взгляде с большой высоты. Но разочарования ни малейшего; может быть, так оно и выглядит — счастье большого свершения?
Почва была необычной. Прежде всего нерезкой по цвету, словно на нее смотришь, сквозь запотевшие стекла шлема. Над гладким и серым, похожим на асфальт покровом возвышались иссиня-черные камни. Их удлиняли тени. И так всюду. Черные камни в оправе асфальта:
Естественно, Шумерин прицелился ступить на ровную площадку. Немного поколебался, видимо, и его смущала странная нерезкость окружающего. Высоко занес ногу, откинул голову и шагнул, как на церемониальном марше.
И едва не упал, потому что нога ушла в «асфальт» по щиколотку. Взвился дымок.
Бааде и Польшов, не выдержав, расхохотались чуть более нервно, чем того требовали обстоятельства.
— Вот так штука! — присвистнул Шумерин, нагибаясь. — Это же пылевое облако!
