Эрик Флинт - Горец
Графиня невидяще уставилась в окно.
— Но во всем этом нет смысла! — Губы её сжались. — Хотя теперь я могу понять, почему ты столь уверен в том, что это операция не хевов.
Она окинула Антона проницательным взглядом. В её глазах горела враждебность, но направлена она была не на него.
— И — конечно же — я могу понять, почему посол и адмирал не поверили бы тебе.
Она взвилась на ноги.
— Долбанные задницы! — Графиня принялась расхаживать взад-вперед размахивая руками. — Долбанные задницы, — повторила она. — Привилегированные члены Консервативной Ассоциации, оба они, забери, Господи, их души. Поскольку единственный принцип, которому они следуют в политике, это “дай мне ”…
Антон мрачно улыбнулся.
— … они просто не могут понять людей, которые серьезно относятся к идеологии.
На мгновение, как гарцующая кобылка, она развернулась к нему.
— Ты, я полагаю, лоялист?
— До глубины души.
Кэти резко рассмеялась.
— Грифонские горцы! Столь же твердолобые, как их репутация. — Но она подошла ближе. — Ладно, я тебя прощаю.
Прежде чем ускакать в другой конец комнаты, она запустила тонкие пальцы в его жесткую шевелюру. Такой непроизвольно интимный акт со стороны кого угодно кроме дочери взбесил бы Антона. Со стороны Кэти он привел к тому, что вдоль спины Антона пробежал какой-то разряд, на мгновение парализовавший его.
Теперь она расхаживала взад-вперед перед окном. Движения её были порывисты — практически неловки и неуклюжи — но при этом выражали бурлящую энергию.
Антона ослепил открывшийся вид. Яркий солнечный свет пробивался сквозь её юбку — вполне скромную, по своему, но сшитую не из плотной ткани — и обрисовывал её длинные ноги с такой четкостью, как будто они были обнажены. Очень стройными были эти ноги, хотя и с четко прорисованными мускулами. Антон испытал внезапную бурю чувств представив…
Он усилием воли подавил эту мысль. При его способности к концентрации успех был достигнут в течение секунд. Но в сердце остался маленький огонек. Подобного наплыва чувств он не испытывал с момента смерти жены. В нем было что-то чистое, он нес какое-то очищение эмоциям.
Кэти резко остановилась, развернулась к нему лицом и уперла руки в бедра. Очень стройными были эти бедра. Антон подозревал, что они представляли для нее разочарование всей жизни. Смотрясь в зеркало, она скорее всего бормотала: “Змеиные бедра”. Онже , с другой стороны, думал…
Остынь!
— Дерьмо! — воскликнула графиня. — Ни один из известных мне хевов на километр не подойдет к мезанцу или Кощею — Да! Она знает уничижительное прозвище — разве только чтобы проделать новую дыру в их долбанных головах. Как бы они ни ненавидели нас, мантикорских “элитистов”, мы в их демонологии всего лишь Вельзевул. Самого же Сатану называют “Рабсила Инкорпорейтед”, а Ад расположен на планете по имени Меза.
— Именно, — сказал Антон. — Как бы деспотичны и жестоки они ни были, хевы ещё и яростные эгалитаристы. На Хевене вас могут казнить за чересчур активное восхваление чьих-либо достижений. — И снова он процитировал классику: — “Все животные равны. Но некоторые животные равны более, чем другие”. У них нет места для наследственных каст — особенно для касты рабов! — или для самопровозглашенных сверхчеловеков.
Он тяжко вздохнул.
— И, со всей честностью, приходится признать, что в чём в чём, а уж в этом у хевов достаточно хороший послужной список. — Ещё один вздох, ещё тяжелее. — А, черт, будем честными. У них превосходный послужной список. “Рабсила” обходит хевенитскую территорию стороной. Так было даже до Революции. В отличие…
— В отличие от мантикорского пространства! — гневно вмешалась графиня. — Где они и на мгновение не задумываются. К черту законы . Грязные ублюдки знают, где именно найти мантикорских покупателей.
Антон нахмурился.
— Кэти, это также несправедливое мнение. Флот…
Она всплеснула руками.
— Не надо, Антон! Я знаю, что официально Флот занимается пресечением работорговли. Даже на самом деле делает это, время от времени. Хотя и ни разу после начала войны. Они утверждают, что слишком заняты.
Антон нахмурился еще сильнее и Кэти еще раз всплеснула руками.
— Ладно-ладно, — проворчала она, — они действительно заняты войной с хевами. Но даже до начала войны единственным примером, когда бы Флот нанес настоящий удар мезанской работорговле был случай…
Тут они оба широко улыбнулись. Новости о невероятном массовом побеге с тюремной планеты хевов Ад все ещё были свежи в памяти у всех.
— … когда Харрингтон вдребезги разнесла их базу на Казимире, — закончила она и фыркнула. — Кем она тогда была? Жалким лейтенант-коммандером? Боже, как я люблю импульсивных юнцов!
Антон кивнул.
— Ага. Практически пустила под откос свою карьеру еще прежде, чем та начала набирать ход. Скорее всего и пустила бы, если бы Курвуазье не выкрутил руки нескольким адмиралам-консерваторам. И если бы…
Он твердо взглянул на неё.
— … некая юная и импульсивная графиня с левого крыла не выдала в Палате Лордов жгучую речь, требуя ответа, почему, когда флотский офицер впервые во всей полноте применила законы, запрещающие работорговлю, она за это вместо награды получила пристрастную критику.
Кэти улыбнулась.
— Это была хорошая речь, если позволишь так сказать о самой себе. Почти такая же хорошая, как и та, что закрыла передо мною двери Палаты Лордов.
Антон фыркнул. Хотя членство в мантикорской Палате Лордов было наследственным, не выборным, у лордов по закону было право официально лишать членства в Палате. Но учитывая естественную для аристократов тенденцию оглядываться на происхождение, такое случалось очень редко. Насколько знал Антон, в настоящий момент было всего три дворянина, лишенных членства в Палате Лордов. Один из них, лорд Сивью, был изгнан только после того, как он был осужден за тяжкие преступления — о которых всем членам Палаты давно было известно, но они предпочитали смотреть в другую сторону. Оставшиеся двое были Хонор Харрингтон и Кэтрин Монтень, изгнанные за то, что, каждая по-своему, глубоко задели драгоценную чувствительность мантикорской аристократии.
Антон прочистил горло.
— На самом деле, Кэти, я здесь именно из-за той речи.
Она прервала свою порывистую ходьбу и склонила голову набок.
— С каких это пор лоялисты изучают старые речи человека, который раздражает даже либералов и прогрессистов?
Он улыбнулся.
— Хочешь верь, хочешь нет, Кэти, но эта речь сильно прозвучала в наших плоскогорьях. Так уж получилось, что один из грифонских йоменов в тот момент находился под судом. Выстрелил в местного барона — восемь раз — за то, что тот домогался его дочери. Прокурор настаивал, что убийство есть убийство. Защита возразила ему, процитировав вашу речь.
