Гюстав Леруж - Война вампиров
Странный резкий одуряющий запах распространялся вокруг.
Ральф уловил запах ядовитых, вызывающих галлюцинации, трав из семейства пасленовых, зонтичных и маковых. Дым, озаренный пламенем свеч, разноцветными клубами все плотнее окутывал зал. На углях горели сухие рута, белена, цикута, белладонна, мак, индийская конопля.
Все дышали с трудом; по лицам Альберты и Ральфа струился пот, сердца бешено колотились, все сильнее нарастало чувство тревоги и беспокойства Казалось, что виски сжимает железный обруч, глаза нестерпимо ломило.
Мало-помалу неприятные ощущения исчезли, остался только леденящий холод в руках и ногах; на смену этому пришло удивительное умиротворение, покой и ясность мысли. Прежде душный воздух теперь казался свежим и чистым, а фигура Фара-Шиба была окутана светящейся мерцающей дымкой, словно ореолом.
Йог бросил на пол, в образованный свечами круг какой-то темный пятиконечный лоскут, напоминавший кусок старой кожи, местами сморщенной и кое-где покрытой пучками белесой шерсти. Еще немного погодя брамин взял бамбуковую свирель, какую обычно способен изготовить каждый индус, и заиграл на ней тихую чарующую мелодию, осторожно перебирая высохшими пальцами отверстия.
Альберта вдруг вспомнила сказку про дудочника, который своей колдовской музыкой увел всех гостей со свадьбы к самому краю пропасти, и вздрогнула от страха…
А Фара-Шиб все играл и играл одну из тех простых и завораживающих восточных мелодий, в которых одни и те же вариации постоянно повторяются в различном темпе — то быстрее, то медленней.
Внимание зрителей было напряжено до предела. Они чувствовали, что здесь происходит нечто большее, чем ловкое трюкачество, о котором они столько читали и которое лишь на первый взгляд кажется чудесами, а в действительности имеет простое логическое объяснение.
А Фара-Шиб играл все быстрее, и слушатели его чувствовали себя весьма необычно по мере того, как ускорялся темп мотива.
Бесформенный клочок кожи, лежащий между свечами, сперва вздрагивал, словно под порывами невидимого ветра, потом скрутился, вздулся и, наконец, расправился, как пергамент, который положили на раскаленные угли.
В конвульсивных движениях кусочка этой мертвой материи чувствовалось огромное усилие и какая-то мука. Незримая сила пробуждала его к жизни и заставляла повиноваться себе.
Мотив становился все более быстрым и властным. В нем непрерывно и упрямо повторялись несколько нот, которые постепенно превращались в деспотичный приказ, непререкаемый для детей матери-природы…
«Так нужно… Так я хочу… Я приказываю… Я повелеваю…» — твердила тростниковая свирель.
Не в силах противиться всевластной мощи, черный уродливый лоскут рос, растягивался, обретал форму и четкие очертания.
Когда он поднялся в воздух, Ральф увидел перед собой огромную летучую мышь.
«Скорей… Скорей. Я так хочу!» — без устали твердила флейта брамина, и резкие отрывистые звуки струились каскадом, превращались в смерч, в безумно бушующий вихрь.
Крылатое создание возвращалось к жизни с ошеломляющей быстротой.
Вот оно стало уже ростом с человека и размахивало широкими перепончатыми грязно-желтыми крыльями, которые делались все больше и больше.
Альберта побледнела и застыла от ужаса. То же самое происходило и с Ральфом. Чудовище, вызванное к жизни Фара-Шибом, было помесью человека и животного: подобных демонов можно увидеть на миниатюрах в трактатах средневековых чернокнижников. Крылья у этого человекообразного нетопыря приросли к рукам с длинными когтистыми пальцами, а лицо с высоким лбом и массивными челюстями светилось невероятным умом, но одновременно было хитрым и жестоким. За большими кроваво-красными губами таились острые белые зубы; нос был коротким и вздернутым, как у бульдога, часто мигающие, словно отвыкшие от света, глубоко посаженные глаза постоянно устремлялись к голубому и зеленому огонькам свеч. Веки были тяжелыми и багровыми, а огромные подвижные уши довершали отвратительный портрет.
Существо зависло в воздухе над головой брамина, чуть заметно шевеля крыльями, чтобы удержаться на лету. Оно словно не замечало ни своего повелителя, ни остальных наблюдателей. Весь его вид выражал тревогу и страдание. Вдруг существо широко развернуло крылья, собираясь взмыть под потолок. В глазах его вспыхнули кровавые огоньки. Казалось, теперь демон окончательно облекся плотью, в то время как брамин Фара-Шиб выглядел, словно туманный призрак.
Ральф решил, что, вероятно, жизненные флюиды аскета, вырвавшись на волю, вызвали это мистическое видение. Но вот демон рванулся вверх, кончик крыла оказался за пределами круга, образованного свечами и, о чудо! — стал совершенно невидимым, словно обрезанный острым ножом…
Будто (поняв, что может существовать лишь в пределах этого магического кольца, чудовище отпрянуло назад, вернувшись на прежнее место. Брамин резко оборвал мелодию. В тот же миг таинственное создание потускнело, а контуры тела Фара-Шиба вновь стали четкими.
Теперь зрителям казалось, что огоньки свеч меркнут, а темнота мелкими черными хлопьями спадает сверху вместе с другими крылатыми существами, подобными первому. Их было великое множество.
Фара-Шиб снова заиграл на свирели. Мелодия была та же, что и вначале, но теперь она звучала медленно и тоскливо, вселяя невыразимую тоску в сердца слушателей. Видения крылатых существ медленно рассеивались в воздухе…
Вдруг в темноте возник туманный профиль Роберта Дарвела. В тот же миг чудовище, вытянув вперед когтистые руки, ринулось на него.
Этого Альберта не смогла вынести. Девушка страшно вскрикнула и лишилась чувств.
А дальше произошло нечто ужасное.
Все свечи разом погасли, видения исчезли. Ральфу показалось, что в него ударила молния, и тело пронизал электрический ток в несколько тысяч вольт. В глазах у него потемнело, Питчер замертво рухнул на землю…
Очнувшись, он увидел стоящего над собой Уэйда. Тот был бледен, как мертвец, губы его побелели, а факел, который капитан снова с большим трудом зажег, дрожал в его руке.
— Альберта… — в смертельной тревоге с трудом прошептал Ральф.
— Не знаю, удастся ли нам ее спасти, — глухо проговорил Уэйд и указал на девушку, которая недвижимо, как мертвая, лежала в каменном кресле.
— А Фара-Шиб?
— Вот все, что от него осталось!
Уэйд удрученно махнул рукой в сторону возвышения, где сидел брамин.
Ралъф с трудом повернул голову и с ужасом увидел, что на подиуме лежит кучка седого пепла, в котором еще дымились обугленные почерневшие кости… Питчер остолбенел от страха и изумления, а капитан продолжал:
