А. Азимов - Роботы утренней зари
— Сэр, а вам не будет снова плохо?
— Будет или нет, — твердо сказал Бейли, — это неважно.
Он напомнил себе, что робот беспомощен в когтях Первого Закона, и пытался быть вежливым с этой глыбой металла, которая, в сущности, заботилась о его же благополучии.
— Я не смогу выполнить свой долг, если буду сидеть взаперти.
— Ваш долг? — переспросил Жискар, как будто не понимал этого слова.
Бейли кинул взгляд на Фастольфа, но тот спокойно стоял и не вмешивался.
Он, казалось, слушал с абстрактным интересом, как если бы оценивал реакцию робота данного типа на новую ситуацию, и сравнивал ее с отношениями, вариациями, константами и дифференциальными уравнениями, которые понимал он один. Так, по крайней мере, подумал Бейли. Ему было неприятно быть объектом такого наблюдения, и он сказал, возможно, излишне резко:
— Вы не знаете, что значит «долг»?
— То, что должно быть сделано, сэр, — ответил Жискар.
— Ваш долг — повиноваться Законам Роботехники. У людей тоже есть законы, как только что сказал ваш хозяин, доктор Фастольф.
Он помолчал, потом продолжил:
— И этим законам надо повиноваться. Я должен делать то, что мне предписано. Это важно.
— Но идти по открытому пространству, когда вы не…
— Тем не менее, это должно быть сделано. Мой сын когда-нибудь отправится на другую планету, куда менее удобную, чем эта, и будет там находиться на открытом пространстве до конца своей жизни. И я поехал бы с ним, если бы мог.
— Но вам-то зачем это делать?
— Я считаю это своим долгом.
— Сэр, я не могу нарушать законы. А вы можете? Поэтому я и настаиваю, чтобы вы…
— У меня есть выбор — выполнять или не выполнять свой долг, но я не выбираю. Есть нечто сильнее принуждения, Жискар.
Жискар помолчал и сказал:
— Повредит ли вам, если мне удастся убедить вас не ходить по открытому месту?
— Да, поскольку я буду чувствовать, что манкирую своим долгом.
— Это будет больший вред, нежели тот дискомфорт, который вы можете почувствовать на открытом пространстве?
— Много больший.
— Спасибо за объяснение, сэр, — сказал Жискар.
Бейли показалось, что на полностью невыразительном лице робота отразилось удовлетворение.
Жискар отступил назад. Заговорил Фастольф:
— Очень интересно, мистер Бейли. Жискару понадобилось получить указание, прежде чем он окончательно понял, как привести позитронный потенциал в соответствие с Тремя Законами, или, скорее, как эти потенциалы сами устанавливаются в зависимости от ситуаций. Теперь он знает, как себя вести.
— Я обратил внимание, что Дэниел не задавал вопросов.
— Дэниел знает вас. Он был с вами на Земле и на Солярии. Ну как, пойдем? Пойдем медленно, и если вы пожелаете отдохнуть или даже вернуться обратно, вам стоит только сказать.
— Я пойду. Но какова цель этой прогулки? Поскольку вы предполагаете возможный дискомфорт для меня, значит, ваше приглашение не могло быть бесцельным.
— Нет, конечно Я подумал, что вы захотите увидеть неподвижное тело Джандера.
— Как формальность — да, но я не думаю, что это мне что-нибудь даст.
— Я в этом уверен, но у вас будет возможность допросить того, кому временно принадлежал Джандер. Вам наверняка приятнее будет поговорить об этом деле с другим человеком, а не со мной.
22Фастольф медленно пошел вперед, сорвал с куста листочек и начал его жевать. Бейли посмотрел на него с любопытством, удивляясь, как космониты могут брать в рот нечто необработанное, даже невымытое, если так боятся инфекции. Он помнил, что на Авроре нет вредных микроорганизмов, но все равно, это казалось ему отвратительным. Отвращение не имело реальной основы, и он вдруг подумал, что готов простить космонитам их отношение к землянам.
Нет. Это совсем другое дело. Там речь идет о человеческих существах.
Жискар шел впереди справа, Дэниел — чуть позади слева. Оранжевое солнце Авроры пригревало спину Бейли, но у этого солнца не было горячего жара, как у земного в летнюю пору.
Трава была тверже и пружинистее земной, и почва была жесткая, как будто давно не было дождя.
Они шли к дому, возвышавшемуся вдали, к дому временного хозяина Джандера. Бейли слышал шорох шагов какого-то животного в траве, чириканье птицы, гул насекомых вокруг.
«Здесь, — подумал он, — у всех животных земные предки. И эти деревья и трава тоже выросли из тех, которые когда-то были на Земле. Но ни животные, ни растения не знали этого. Только люди могли жить в этом мире и знать, что они не коренные жители, а выходцы с Земли. Но знают ли это космониты или просто выбросили все это из памяти? Может быть, придет время, когда они вообще не будут об этом знать?»
— Доктор Фастольф, — сказал он неожиданно, — вы так и не сказали мне о вашем мотиве для уничтожения Джандера.
— Правильно, не сказал. Но как вы думаете, зачем я трудился над теоретической базой для позитронного мозга человекоподобных роботов?
— Не знаю.
— Подумайте. Задача создать мозг, возможно более приближенный к человеческому, имеет в себе нечто поэтическое…
Он помолчал, и его улыбка превратилась в кривую усмешку.
— Некоторые мои коллеги всегда злились, когда я говорил им, что если заключение поэтически не сбалансировано, оно неправильно и с научной точки зрения. Они не понимали, что это значит.
— Боюсь, что я тоже не понимаю.
— Но зато понимаю я, только не могу объяснить. Я чувствую это и, может быть, потому добился результатов, каких нет у моих коллег. Однако, я расхвастался, и это хороший признак, что я должен вновь обратиться к прозе, чтобы имитировать человеческий мозг, почти ничего не зная о его работе, нужен толчок со стороны интуиции, который ощущается мною как поэзия. И тот же толчок, который должен дать мне человекоподобный позитронный мозг, наверняка позволит мне подойти ближе к познанию человеческого мозга. Я уверен, что через человекоподобность я сделаю хоть один шаг к психоистории, о которой я вам говорил.
— Понимаю.
— И если мне удалось разработать теоретически структуру человекоподобного позитронного мозга, мне понадобилось для него человекоподобное тело. Мозг, как вы понимаете, не существует сам по себе, он взаимодействует с телом, так что человекоподобный мозг в нечеловекоподобном теле в дальнейшем сам станет нечеловеческим.
— Вы уверены в этом?
— Полностью. Сравните Дэниела и Жискара.
— Значит, Дэниел был сконструирован как экспериментальный прибор для дальнейшего изучения человеческого мозга?
— Именно. Я двадцать лет работал с Сартоном над этой задачей. Было множество неудач. Дэниел был первой настоящей удачей, и я, конечно, держу его для дальнейшего изучения и из…
